Между тем звуки за стеной отхлынули и, перемешавшись, стали неразборчивыми. Ноги Саморядова подкосились. Он опустился на колени и, положив ладони на холодную пористую стену, уперся в нее лбом.

– Может, хватит? А? Ну, пожалуйста… – попросил Саморядов. – Хватит, хватит, хватит… – стал повторять он, повышая голос и стукаясь лбом о стену. – Хватит! Хватит! – закричал он. И эхо, словно с цепи сорвалось. И невидимые стены испещряли точно шрамы одна и та же невидимая надпись.

Саморядов, прижавшись спиной к стене, опустился на корточки и схватился за голову. В изнеможении он опять забылся. Сквозь сон, как через стену, послышались чьи-то тихие вкрадчивые шаги. На мгновение вспыхнула лампочка. Чья-то длинная зеленоватая сухопарая рука с длинными острыми когтями тянулась к Саморядову. Саморядов очнулся, отмахиваясь от мрака.

Саморядов понял: есть только один способ выбраться отсюда. И он стал медленно и осторожно отступать к противоположной стене. Внезапно он пяткой ботинка задел что-то; и это что-то, позвякивая, откатилась в сторону.

Он опустился на корточки и словно слепой стал обшаривать пол, водя по нему то одной, то другой рукой. Правая ладонь напоролась на стеклянный осколок. Отдернув руку, Саморядов присосался к ладони и ощутил во рту солоноватый привкус. Порез вроде бы оказался пустячным неглубоким. Саморядов продолжил обследовать пол левой рукой, скользя по нему ладонью, словно гладя темень то по шерсти, то против шерсти.

То, что он искал, или откатилось в дальний угол или просто-напросто померещилось. Да и чем эта чепуховина ему поможет? Ведь это не молоток, не лом, не циркулярная пила, не перфоратор и тем более не ручная граната.

Саморядов вздохнул и решил подняться. Напоследок рука машинально скользнула над самым полом и вдруг коснулась чего-то гладкого и вроде бы обжигающе холодного. Саморядова словно ударило током, и он отдернул руку…

Нет, это был не молоток, не лом, не перфоратор. Это оказался всего лишь баллончик краски. Разве он поможет вырваться отсюда?

Саморядов вспомнил, как девушка в серой куртке рисовала на стене, встряхивая этот баллончик. Вспомнил пшыкающий звук наносимой на стену краски; это протяжное ш-ш-ш, похожее на шипение змеи, готовой броситься на тебя. А потом Саморядов оказался здесь, в каменном мешке.

Саморядов зашелся глухим отрывистым смехом и швырнул баллончик в стену перед собой. Темнота молча проглотила баллончик, не издала ни звука. Словно впереди ничего не было. И сколько Саморядов не прислушивался к темноте, он так ничего и не услышал.

«Теперь мой черед!» – решился Саморядов и, попятившись, прижался к стене. Опустив голову, он оттолкнулся от стены и кинулся вперед, чтобы расшибиться о стену напротив, которая оставила его без выхода.

Он закричал, пытаясь заглушить тошнотворный страх и грохочущее сердце. Тут он оступился, – пол под ногой оборвался, исчез. Саморядов ухнул в черную пустоту. Что это? Опоясанный этажами атриум гостиницы, и сейчас он, Саморядов, шмякнется о каменный пол вестибюля?

Саморядова окутал шум улицы. Этот шум нарастал, втягивая в себя, точно черная воронка. Саморядов закричал, но из-за уличного гвалта не услышал сам себя. Да и остался ли он самим собой? Он растворился в черном шуме, и напоследок потерял в нем сознание.

В нос ударил запах краски, щелочи и канализации. Доносилось квохтанье курицы. Она как будто бы передразнивала голос женщины, которая осыпала кого-то жалобами и попреками. Басовитый тяжелый голос лениво отвечал женщине. Раздался шлепок хлесткой оплеухи. Женщина взвизгнула и заплакала, словно подражая куриному квохтанью.