Илья Виницкий Граф Сардинский: Дмитрий Хвостов и русская культура читать онлайн страница 29
Одето в красненький сафьянный переплет;
Не верю я тому, но, кажется, он пьет;
Хоть сед от старости, но бодр еще довольно…
Честон
А я вот слышал так, что говорит он вольно:
И если бы когда и граф какой стал лгать,
В глаза бы он сказал, что граф изволит врать.
Он сух, лицо его нимало не широко,
И хвастунов его далеко видит око;
А впрочем, он во всем походит на меня.
Но чтобы всё сказать – Честон, судáрь, сам я.
Верхолет
Какое же вранье, какая дерзость эта!..
Ну, кстати ль, старичок, в твои почтенны лета
Лгать нагло…
Чванкина
Подлинно!
Честон
Нет, вам, когда вы граф,
Не стыдно ль, честности, сударь, презрев устав,
Который вам хранить…
Верхолет
Я вас не разумею.
Честон
Поди, сударь, поди, я вместо вас краснею,
А вы…
Верхолет
Полист! уже ль все письма к королям?..
Полист
Готовы все, судáрь.
Честон (к Чванкиной)
А вы, не стыдно ль вам,
Когда при вас меня уверить в том дерзают,
Что я – не я, когда притом меня ругают,
А вы, сударыня, молчание храня…
Чванкина
Ох, боже мой! на что ссылаться на меня…
Честон ли ты иль нет, я этого не знаю;
Угодно графу как, я так и почитаю.
Честон
Как! столько подлости вы можете иметь,
Чтоб уличить его в толь видной лжи не сметь!
И, быв знакомы мне, сударыня, так близко,
Хотите потакать, и потакать так низко?..
Не граф, поверьте мне, – хвастун престрашный он,
И это правда так, как то, что я Честон.
Чванкина
Так что ж, что ты Честон, хоть знаю, да не верю
[Княжнин: 370–373].

Следует признать, что у Княжнина получилось и лучше, и смешнее (недаром многие стихи из этой сцены стали крылатыми; правда, кто их сейчас помнит, коллега?). Но надо отдать должное и благородному Хвостову, всегда с уважением отзывавшемуся о своем литературном сопернике. В надгробной надписи «сочинителю многих прекрасных Трагедий и Комедий в царствование Екатерины Великой» граф Хвостов писал:

Здесь погребен творец Дидоны, Хвастуна –
Зять Сумарокова, родитель Княжнина.
Его отличный дар Россия не забудет;
Он был, и нет его, он вечно есть, и будет [V, 328].

Стихи эти адресованы Александру Яковлевичу Княжнину, сыну драматурга и внуку А.П. Сумарокова. Поэзия для Хвостова вообще дело семейное. Жаль, что его собственный сын не пошел по стопам отца. А внуков у графа Сардинского не было. Один он у нас.

Первый драматический успех вдохновил Дмитрия Ивановича. За десять лет он написал несколько пьес (часть из них была опубликована в «Российском Феатре» княгини Дашковой, часть так и осталась в рукописи), включая перевод расиновской трагедии «Андромаха», посвященный императрице: «Великая! Твоей особе освященной / Дерзаю малый труд и труд не совершенной / Как благодарный сын всех Матери поднесть: / Луч громка имяни ему венец и честь» [Хвостов 1794: I]. С этого времени Хвостов стал считать себя не только русским Мольером, но и русским Расином. Дух великого трагика воспламенил его, в частности, на создание героиды на смерть французской королевы Марии-Антуанетты от рук «природы извергов» французов, изменивших вначале высоким поэтическим законам, а потом и законной власти и Богу:

Кто мне изобразит: печаль, унынье, страхи?
Возстань, возстань, Творец безсмертной Андромахи,
Дай сердце, кисти мне заставить сострадать,
Наставь, как ты умел принудить возрыдать.
Но скорбь затмила мысль! состраждут человеки,
Мрак ночи царствует, и слез лиются реки[61] [VII, 111].

Написал Хвостов и либретто к опере «Хлор-царевич, или Роза без шипов, которая не колется. Иносказательное зрелище в 3 действиях о царевиче Хлоре» (по известной сказке императрицы). Из этого зрелища мне почему-то больше других запомнился Лентяг-мурза (Потемкин), который лежит на Диване посреди пуховых подушек, покрытых старинною парчою, и поет на мотив «Ох, тошно мне»: