Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?

Метафору «неизвестная война» с недавних пор мы относим к Первой мировой войне, роль и значение которой в советской историографии замалчивались и искажались десятилетиями. Но не меньшее число белых пятен до сих пор в истории Великой Отечественной войны. Рискую предположить, что по большому счету у нас любая война может быть отнесена к неизвестным. 1812 год – не исключение. Во всяком случае, вопрос, поставленный А.С. Пушкиным, не снят с исторической повестки:

Гроза двенадцатого года
Настала – кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?

В пользу каждой из названных причин победы существуют серьезные аргументы. Тем важнее вникнуть в суть событий и детально ознакомиться с деятельностью тех исторических фигур, которые находились в их центре. Ростопчин в прямом и переносном смысле одна из ключевых фигур пожара двенадцатого года.

Выше уже отмечалось, что на героя книги в тот судьбоносный для России момент мы смотрим глазами Л.Н. Толстого. Но роман Толстого не является историческим источником, о чем неоднократно предупреждал сам автор. В отношении же Ростопчина он сознательно избегает прагматических оценок: «Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе». Толстой был убежден, что всякая попытка сознательно воздействовать на ход истории обречена.

Нас же интересует именно то, что заключено Толстым в скобки. Возбуждать патриотическую ненависть к противнику, подступающему к столице, укреплять у народа уверенность в себе – важнейшая задача руководителя обороны. Харизматичность лидера, его внутренняя убежденность в победе самым прямым образом воздействуют на моральный дух населения. «Афишки Ростопчина», позже вызывавшие критику из-за своего лубочного псевдонародного стиля, по свидетельствам современников воздействовали на души простолюдинов, являясь эффективными инструментами военной пропаганды. Он бдительно следил за тем, чтобы новости народу подавались в нужном виде. Напомню, что Ростопчин считал себя в первую очередь пропагандистом. Задачей губернатора было заставить молчать пораженцев и до поры сдерживать страсти патриотов.

Особую тревогу вызывали настроения низших слоев, ибо французские агенты распространяли слухи о свободе и привилегиях, которые получает простой народ в государствах, перешедших под контроль Наполеона. Значительная часть москвичей имела конформистские или пораженческие настроения. Был момент, когда даже Платов готов был перейти к французам. Чем ближе отступавшая армия приближалась к древней столице, тем больше всякого сброда стекалось в Москву. Одновременно с радикальными проявлениями патриотизма процветали мародерство и разбой. Сколачивались целые банды, одни из которых объявляли себя подданными Наполеона, другие же занимались грабежами без всякой политической окраски, а попросту пользуясь временной дезорганизацией государственного управления в местах, соседствующих с территорией, занятой неприятелем. Так на практике выглядела поднявшаяся дубина народной войны.

Остервенение народа необходимо было поддерживать, но при этом по необходимости держать его в узде. Сложнейшая задача, выполнение которой чревато непредсказуемыми эксцессами. До поры ее удавалось решать: арестовывать и высылать выявленных коллаборационистов и пресекать шпиономанию, выливавшуюся в расправы над жителями с иностранными фамилиями. Усилиями генерал-губернатора в Москве до последнего момента царило спокойствие, о чем свидетельствуют очевидцы.