– Ни помыслами, ни делами, Ваше Величество…

– В таком разе голову подними. Я люблю, чтобы мой собеседник мне прямо в глаза смотрел. А что, Иван Иваныч? Гляди-ка: взгляд ясный, что у ребёнка, и нос – орлиный, как у истинного грека. И фигура… Что ж… Хорошо сложён, ничего не скажешь… Так чем изволишь заниматься в Петербурге нашем?

– Учителем французского нынче… В пансионе…

– Неужто? – Екатерина опять засмеялась, спросила ядовито, повернувшись к Бецкому. – Что же ты, генерал, не похвастаешься, что недорослей твоих столь завидные учителя иностранному языку обучают? Или то есть часть плана твоего просветительского?

Бецкой не обиделся. Только вздохнул.

– Ах, матушка, – сколько лет всё учим, учим, а своих учителей так и не хватает.

– Да, да… – Отозвалась государыня серьёзно, продолжая давний спор. – Про то я немало слышала… У тебя инспектором классов в кадетском корпусе бывший камердинер моей покойной матушки назначен, а директором – бывший суфлёр французского театра…– И снова повернулась к греку. – Значит, на французском говоришь… Слушай внимательно, парень… Улыбнулась тебе нынче фортуна. Знаешь, как мы русские говорим: «Доселева Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал»… Понял ты слова мои или на французский перевести?

– Понял, Ваше Величество…

Императрица удовлетворённо кивнула.

– Беру я тебя на службу к себе. Знаешь ли ты сего важного мужа?

Грек впервые поднял голову и, взглянув вскользь на Бецкого, заговорил скороговоркой, путая русские слова с французскими…

– Кто не знает Ивана Иваныча Бецкого? Генерального директора Конторы строений, президента императорской Академии художеств, главного попечителя императорского Воспитательного дома, главного директора Шляхетного корпуса, Главного попечителя Общества благородных девиц….

Императрица замахала руками.

– Довольно, довольно! Хитёр, всё узнал… С сегодняшнего дня Иван Иваныч для тебя и начальник, и отец родной… – Здесь она намеренно перешла на французский язык, чтобы грек совершенно точно понял то, что ему предназначено сделать в будущем. – А нужен ты мне вот зачем. Жду я к зиме ваятеля знаменитого из Франции, будет он по заказу моему в Санкт-Петербурге монумент Петру Великому сооружать. Едет он сюда надолго, дело его трудное, хлопотное… Отвечает за сей проект Иван Иваныч, и ты промеж ним и ваятелем тем, Фальконетом его звать, будешь, как бы это сказать… В общем, должен генерал про все дела его сведения иметь… Любое слово его, любой поступок, кому написал, с кем поссорился, с кем дружбу водит – всё доподлинно должно быть Иван Иванычу известно. Фальконет, говорят, – человек резкий, много лишнего говорит, он француз… А французы – известные вольнодумцы, мне и своих баламутов хватает… Понял ты меня?

В глазах иноземца вдруг вспыхнул огонь. Весело и восторженно он упал на колени перед императрицей.

– Понял, Ваше Величество!

– Ну, и слава Богу, что понял. Отныне, будешь ты себя называть «шевалье де Ласкари»… Чтобы люди наши тебя узнали, поначалу послужишь несколько в полевых войсках в чине капитана… Немалый чин, между прочим, поскольку у нас в армии порой капитаны состоят в этом чине с последней прусской войны… А после ты, Иван Иваныч, его к себе в адъютанты возьми… И приставь его к своим механикам академическим, пусть его своему делу поучат… Должен он и руками кое-чего уметь…

Бецкой понятливо закивал.

– Приставлю, Ваше Величество… Есть у меня в мастерских парень один, воспитанник полковника Мелиссино Петра Иваныча… Вот уж воистину – голова и руки из чистого золота… Он и в Придворных театрах механиком служит, всякие провалы и превращения придумывает…