И действительно, в тот же день, когда экипаж ее высочества выехал из Страсбурга, я получил приказ сопровождать его. И с того момента я безотлучно скакал рядом с дверцей кареты дофины.

– Ну и ну! – хмыкнул барон с той же усмешкой. – Ну и ну! Это, конечно, было бы поразительно, но вполне возможно.

– О чем вы, отец? – простодушно поинтересовался молодой человек.

– Да так, своим мыслям, – отвечал барон.

– И все-таки, дорогой брат, – вступила в разговор Андреа, – я так и не поняла, как при всем этом дофина может приехать в Таверне.

– Потерпи. Вчера вечером, часов около одиннадцати, мы прибыли в Нанси и при свете факелов ехали через город. Дофина подозвала меня. «Господин де Таверне, – сказала она, – прикажите ехать быстрей». Я показал знаком, что дофина велит увеличить скорость. «Завтра я хочу выехать пораньше», – сообщила она. «Ваше высочество желает проехать завтра побольше?» – осведомился я. «Нет, просто хочу сделать остановку в пути». При этих словах меня в сердце толкнуло какое-то предчувствие. «Остановку?» – переспросил я. «Да», – подтвердила ее высочество. Я не произнес ни слова. «Вы не догадываетесь, где я хочу сделать остановку?» – с улыбкой спросила она. «Нет, ваше высочество». – «Я хочу сделать остановку в Таверне». – «Господи! Зачем?» – воскликнул я. «Чтобы повидать вашего отца и вашу сестру». – «Моего отца? Сестру?.. Но откуда вашему высочеству известно…» – «Я поинтересовалась и узнала, что они живут в двухстах шагах от дороги, по которой мы едем, – объяснила дофина. – Отдайте приказ остановиться в Таверне».

На лбу у меня выступили капельки пота, и я с трепетом, надеюсь понятным вам, осмелился сказать дофине: «Ваше королевское высочество, дом моего отца недостоин принимать столь высокопоставленную особу». – «Отчего же» – удивилась она. «Мы бедны, ваше высочество». – «Тем лучше, – сказала дофина. – Я уверена, что именно поэтому встречу там самый простой и сердечный прием. И как бы ни было бедно Таверне, надеюсь, там найдется чашка молока для друга, для той, кто хочет на миг забыть, что она является австрийской эрцгерцогиней и французской дофиной». – «О, ваше высочество!» – с поклоном воскликнул я. И все. Почтение не дозволило мне продолжать спор.

Я надеялся, что ее высочество забудет про свое намерение, что утром свежий ветер дороги развеет эту фантазию, однако ошибся. Когда в Понт-а-Мусоне меняли лошадей, дофина спросила, далеко ли до Таверне, и мне пришлось сказать, что не больше трех лье.

– Экий недотепа! – воскликнул барон.

– А что было делать? Притом дофина, похоже, почувствовала, что я в замешательстве. «Не бойтесь, – сказала она, – я недолго задержусь. Но раз вы грозитесь, что прием будет для меня мучительным, мы будем квиты, так как в день своего прибытия в Страсбург я тоже заставила вас помучиться». Скажите, отец, как можно было противиться после столь любезных слов?

– Невозможно, – согласилась Андреа. – И если ее высочество действительно такая добрая – а мне кажется, что так оно и есть, – то она удовлетворится, как сама сказала, цветами, которые я ей поднесу, и чашкой молока.

– Да, – согласился барон, – но только вряд ли ей придутся по вкусу мои кресла, на которых она переломает кости, и стенные панели, которые оскорбят ее взор. Черт бы побрал все эти причуды! Хорошенькой правительницей Франции будет женщина, позволяющая себе такие фантазии! Дьявольски интересная восходит заря нового царствования!

– Отец, как вы можете так говорить о принцессе, оказавшей нам столь высокую честь!

– Я предпочел бы бесчестье! – воскликнул старик. – Кто сейчас знает про Таверне? Никто. Наша родовая фамилия дремлет под развалинами Мезон-Ружа, и я надеялся, что она вновь выйдет из безвестности, но при других обстоятельствах – когда придет надлежащее время. Однако мои надежды оказались тщетны: из-за каприза какой-то девчонки она явится на свет потускневшая, запорошенная пылью, жалкая, ничтожная. И скоро падкие на все смешное, живущие скандалами газеты примутся трепать ее в своих гнусных статейках, описывая посещение могущественной принцессой жалкой лачуги Таверне. Черт побери! У меня родилась идея!