Произнеся это, церемониймейстер положил бумаги на алтарь перед креслом великого мастера.

– Калиостро! – пронесся невольный шепот изумленных братьев капитула.

Елагин поспешно взял документы и треугольную записку. Ознакомившись с ними весьма тщательно, он обратился к членам капитула:

– Почтенные братья, могу удостоверить вас в правильности представленных документов и прошу вашего согласия на допущение в ложу вышеозначенных лиц.

Между братьями начались переговоры и споры шепотом. Всех смущало то обстоятельство, что граф Калиостро пожаловал не один, а с супругой. Между тем в ложу капитула женщины до сих пор не допускались. Однако обошедшее всех треугольное письмецо, переданное братьям капитула наместным мастером, рассеяло все сомнения. К сему прибавилось и естественное любопытство, и желание увидеть необыкновенную красавицу, о чем церемониймейстер уже шепнул каждому из присутствующих. В особенности горел тем желанием, собственно неприличным для посвященных, которые должны быть чужды любопытству, свойственному профанам и черни, мастер ложи «Эрато» князь Мещерский, сей «сын роскоши, прохлад и нег», как сказал о нем поэт[54] Державин. Что касается графа Строганова, то он чрезвычайно интересовался самим Калиостро.

Придя к единодушному решению, члены капитула выразили свое согласие допустить визиторов тем, что единовременно подняли свои молотки и ударили один раз. Ржевский поспешно снял нагар со свечей, которые опять нагорели.

Великий мастер назначил двух ассистентов для сопровождения в ложу почетных гостей. Выбор его остановился на Мещерском и Голицыне. Вместе с братом церемониймейстером они вышли из ложи. Опять начались перестукивания, наконец в приотворенную дверь страж спросил: кто там?

– Это брат Калиостро и сестра Серафима, которые желают ознакомиться с нашими работами! – послышался ответ.

Двери затворили. Несколько помедлили в молчании. Потом великий мастер поднял молоток и ударил один раз – страж тотчас распахнул двери. Великий мастер ударил еще раз. Братья капитула поднялись, обнажили шпаги и скрестили их, образуя так называемый «стальной свод».

Появилась процессия. Впереди шел церемониймейстер, за ним ассистенты, несшие скрещенные шпаги так, что они образовывали косой крест. Войдя, церемониймейстер отошел в сторону и стал, опираясь на далеко отставленную трость, Ассистенты поместились по сторонам ковра, держа шпаги вертикально.

Великий мастер сошел с помоста и встал в восточной части ковра ложи.

Визиторы вступили под скрещенные шпаги на ковер, становясь последовательно на определенные фигуры его шагом посвященных. Калиостро свершил шествие, отчетливо отбивая шаг, почти прыгая, причем мантия его шелестела и будто летела за ним. Казалось, он находился в особом состоянии экстаза или сомнамбулизма. Отливавшее оливковой синевой лицо его было мертвенно-неподвижно, а глаза блуждали, сильно открывая при закатывании вверх блестящие белки. Но взоры всех невольно устремились на пленительную каменщицу, его безмолвную спутницу. Ее туника из очень тонкой ткани то отливала чудной белизной, то принимала шафранный оттенок, то рдела ярким пурпуром розы. Она приподняла края одежды обнаженными до плеч прелестными руками, охваченными золотыми запястьями в виде змей, и открыла до щиколотки ножки в парфянских хитроузорных прорезных сапожках, осыпанных цветными камешками. Выше щиколотки на обеих ногах ее тоже виднелись змееобразные браслеты, но черненого серебра. Она, видимо, открыла ноги с той целью, чтобы братья видели ее мастерский шаг.

Движения складок переливчатой туники то скрывали, то пленительно выдавали совершенные формы тела Серафимы. Розы рдели над склоненной ее головкой, а черные кудри рассыпались по плечам. Всю ее белоснежной дымкой еще окутывало широкое тончайшее покрывало. Другое покрывало, черное, сверкало темным таинственным блеском. Пропущенное под правой рукой и закинутое на левое плечо, оно обвивало ее бедра, очерчивая их соблазнительную форму и открывая левую, совершенно обнаженную грудь. За плечом покрывало спускалось широкими складками и веяло, как черное крыло. Золотые звезды и серебряный лик луны были вышиты по черному фону покрывала. Таинственную прелесть одеяния, всего тела жрицы сопровождало весеннее благоухание, исходившее как от роз из ее венка, так и от невидимых благовоний.