Погода держалась все столь же жаркой и безветренной, море почти неизменно пребывало в спокойствии. Однажды ночью хлестал проливной дождь, но я спал у себя в каюте глубоко в недрах пассажирской палубы и узнал о непогоде лишь на следующее утро. Шествие островов продолжалось, и какое-то из этих прекрасных мест оказалось местом нашего назначения в тот день. Во мне не ослабевало возбуждение, чувство побега; пока мы спускались с парома, проходили уже ожидаемые допросы в службах Укрытия и Приема, дышали ароматным воздухом нового острова, готовились к потрясению от встречи с неожиданным, впитывали яркую зелень лесов, сияние залитых солнцем песчаных пляжей и беленых вилл, головокружительные выси гор, блеск белопенно-синих лагун, и бросались, как в приключение, в новую страну.

В каждом порту имелась контора службы Приема – мы научились проходить допросы побыстрей, так как все теперь видели в этих задержках не более чем преходящий раздражающий фактор. Куда более интересным для меня было неизменное присутствие группы молодых людей вроде той, которую я заметил при въезде на Веслер.

Несколько человек всегда маячило перед офисами Укрытия и Приема – одетых кое-как, расслабившихся на солнышке или укрывшихся под навесом. Они словно поджидали нас: прибываем, и они там; отъезжаем – они на месте. Отчего-то я всегда ощущал неловкость в их присутствии.

Это тревожное, но расплывчатое ощущение я поначалу принимал за чувство угрозы. Зачем они здесь? Что им нужно? Почему некоторые носят ножи? Но они никогда ни к кому из нас не приближались, ничего нам не говорили, и вообще, даже если смотреть на них в упор, казалось, нас едва замечали и отводили взгляды. Я взял в привычку бегло поглядывать на них и сразу отворачиваться, отводя взгляд, так что отслеживал их присутствие, не таращась постоянно.

Когда мы побывали на нескольких островах, я осознал, что некоторые из молодых людей одни и те же, и мы видим их на каждом острове – каким-то образом они умудряются прибывать раньше нас, откуда-то знают, куда и когда мы направимся. Ядро группы составляли примерно пятеро, которые неизменно оказывались среди встречающих.

Но были и другие, появлявшиеся менее регулярно, – все примерно одного возраста, в равно неряшливой одежде, одинаково выражающие своими позами безделье или пренебрежение. Дополнительные персоны появлялись и исчезали, разные на лицо, но схожие обликом. На острове Кэ их количество выросло до пятнадцати человек, остальные острова привлекали меньшие группы. Ядро оставалось неизменным. Мы им не нравимся, решил я, не зная толком, кто они и что собой представляют.

Как ни странно, я, кажется, единственный из участников турне обращал на них внимание. Остальные их как будто не замечали или вели себя так, словно не замечают.

Тур заканчивался на Теммиле, острове, где жил человек, занимавшийся плагиатом моих произведений. Этот факт добавлял посещению острова пикантности, но к тому времени, как мы туда добрались, я о плагиаторе почти и не думал. Все еще казалось, что путешествие пройдет гладко, что не может случиться ничего плохого.

Ничего и не случилось там, на Теммиле, Перекрывающем Воздух.

Главный город острова, и он же единственный крупный порт, назывался Теммил-Прибрежный. В Прибрежном как раз недавно открылся концертный зал, чем местные жители чрезвычайно гордились. Нам продемонстрировали его вскоре после прибытия. Зал был действительно большой и удобный, а сценическая техника и акустика там были лучшие, какие мне только встречались.

Мы завершили наш тур на этом острове гала-концертом – пять крупных произведений с двумя антрактами и специально выделенным интервалом в конце на случай, если потребуется бисировать. Мой концерт для фортепиано должен был исполняться после первого антракта. Солистка Кеа Уэллер жила в Прибрежном и в первый же день нашего пребывания в городе пришла, чтобы представиться оркестру.