Удивил меня и тот уровень, которого достигала бюрократия на Архипелаге. Жители островов были непринужденными, щедрыми, дружелюбными, непридирчивыми и неторопливыми. Привратники же их – совершенно иное дело. Когда мы прибыли на Веслер, я заметил некую чрезмерную чиновничью обстоятельность, но, уже покинув тот первый остров, мы столкнулись с постоянно усложнявшими жизнь помехами, почти неизменной чередой въедливых вопросов, проверки бумаг, а иногда и личных обысков.

Хорошо, что монсеньор Акскон предупредил нас заранее. Все прихватили с собой небольшие сумки, полученные в ходе предотъездного собрания. Это оказалось совершенно необходимо.

К тому времени как пришла пора покинуть Веслер, оркестранты уже по большей части освободились от психологии групповой поездки. В последнее утро пребывания в Веслер-Гавани мы направлялись в порт поодиночке или небольшими группами. Я лично брел по узким улицам к гавани в полном одиночестве. Передо мной успела выстроиться небольшая очередь – я узнал всех до единого.

Вновь я узрел и группу молодых людей в неформальной одежде, ожидающих перед зданием приемной службы, однако находились они уже в другом месте. Теперь они собрались перед зданием со стороны города, где мы стояли в ожидании проверки выездных виз. Снова они поглядывали на нас, но по-прежнему небрежно, без назойливости или вызова. Мне показалось, они ждут, что мы к ним приблизимся, но не мог даже представить, зачем. Они ничего, похоже, не продавали.

Оказавшись в здании, я подошел к пустующей секции стойки, положив багаж так, чтобы он был виден. Достал из портпледа документы – разумеется, те же самые, которые уже показывал несколько дней назад при въезде. Женщина за стойкой взяла эти бумаги и разложила перед собой на столе. Подавшись вперед и опершись о стойку ладонями, она читала внимательно, касаясь каждого листка кончиками пальцев, переворачивала его, чтобы осмотреть обратную сторону – обычно пустую, – переворачивала еще раз и прочитывала снова. Я молча ждал. Рядом вдоль стойки так же стояли некоторые из моих коллег, совершенно не понимая, что все это значит.

Наконец чиновница спросила:

– Как вас зовут?

Я сообщил свое имя, хотя оно совершенно отчетливо виднелось на каждой из разложенных перед ней бумаг.

– С какой целью вы посещали Веслер, монсеньор Сасскен?

Я, не сомневаясь, что каждому из прошедших передо мной был задан тот же вопрос, спокойно ответил:

– Я член оркестра, совершающего тур в культурных целях. Так же как и все.

– Я спрашиваю не у всех, монсеньор Сасскен. Назовите культурные цели вашего тура.

– Мы дали цикл концертов классической музыки в Зале Паласио здесь, в городе Веслер-Гавань.

– Какую музыку вы исполняли?

– Вы хотите знать музыкальный стиль или названия произведений?

– Какую музыку вы исполняли?

И такого рода вопросы продолжались еще несколько минут. Голос у женщины был механический, невыразительный и настойчивый. Я чувствовал угрозу в ее вопросах и, пока тянулись минуты, начинал раздражаться, но в то же время, как ни странно, ощутил к ней жалость. Целый день она вынуждена работать в этом плохо вентилируемом сарае, шумном и неудобном, допрашивая чужаков о причинах их путешествий. Я старался отвечать коротко и по существу. Ни разу за все время допроса чиновница не взглянула на меня прямо, держа вместо этого голову опущенной, словно сравнивала мои ответы с документами.

Наконец допрос подошел к концу, завершившись несколькими вопросами относительно нашего следующего местопребывания. К счастью, накануне вечером нам напомнили, что следующей остановкой будет остров Манлайл. Моей сильной стороной всегда были впечатления, а не житейские мелочи, так что я был рад напоминанию.