Не желал и я.

Сейчас я наблюдаю, как ручейки сбегают по карнизам. Оконное стекло идет рябью, мир плывет перед глазами, и вместо знакомого двора вижу сырые стены каземата, а в шум ливня вплетается больной шепот:

– Это невозможно… Я не повторю прошлых ошибок… ни я, ни кто-то другой не станет создавать армию монстров. Даже если ты найдешь того, кто сломается… кто струсит… даже тогда вас уничтожат раньше…

Бью в живот. Торий дергается, захлебывается слюной. От него пахнет болезнью и потом. Лицо – сплошная гематома, два ребра сломаны, руки кровоточат после пытки иглами. Но он все равно не ломается. Не ломается, этот жалкий книжный червь, которого я так ненавижу и который по глупости сунулся в сердце Дара. Для чего на этот раз?

– Мы оба платим… за свои ошибки, – продолжает бормотать он в бреду. Торий попал в мои руки уже изможденный, уже заболевший. Пришел один и без оружия, через тайгу и болота. Прямо в логово хищника. Такой глупый и нелогичный, такой человеческий поступок.

– Подумай, – хрипит он. – Сколькими васпами ты готов пожертвовать… во имя мести? Сотней? Тысячей?.. Несколькими тысячами? – он сплевывает кровавую слюну, смотрит через щелки заплывших век.

– Неважно, – равнодушно отзываюсь я. – Мертвым ничего не важно.

Мой голос безжизнен и глух. Сердце бьется ровно, будто оно механическое. Я и есть механизм. Мертвец, продолжающий жить вопреки биологическим законам. Отравив меня ядом, Королева не просто перекроила мою сущность. Она вложила в меня «код смерти».

– Это… можно изменить, – шепчет Торий. – Однажды вас обрекли на смерть… теперь я предлагаю жизнь.

Его слова шурупами вворачиваются в виски. Морщусь и бью снова. В живот. В лицо. Под ребра. Но не чувствую ничего. Ни опьянения, ни радости – лишь пронизывающий холод, лишь пустоту и тоску под сердцем.

Я – мертв. И Торий умрет тоже. Он мог бы создать армию послушных солдат, но предпочитает бормотать идеалистическую чушь, поэтому оставляю его в покое – истерзанного, истощенного и больного. Ближе к вечеру ему дадут горячий отвар: так он продержится еще одну ночь, а завтра я пущу в ход костедробилку. Возможно, тогда он будет посговорчивее.

Я знаю, зачем Торий вернулся в Дар. Здесь, на границе, в заброшенном Есене, люди развернули военную базу. Отсюда они ведут зачистку территории, выдавливают нас, как паразитов. Сюда свозят пленных, чтобы возобновить опыты.

Торий говорит, так дальше продолжаться не может. Он говорит, что многие ученые, задействованные в проекте, осознали: у васпов есть разум, они не сами выбирали такую судьбу. Они видели, что делают с пленными васпами, и во что они превращаются потом. Я тоже это знаю, я сам был подопытным зверем. Торий повторяет, что все можно изменить, и именно поэтому вернулся в Дар.

Ему не повезло лишь в том, что еще раньше туда вернулся я.

«Ты всегда возвращаешься», – сказала Нанна и оказалась права.

Улей – мой дом. Васпы – моя семья. Я предал их однажды, но предательство было во благо. Если бы задуманное осуществилось – осы, а не люди, стали бы хозяевами планеты. А кто мы теперь? Горстка затравленных хищников, обосновавшихся в последнем уцелевшем Улье недалеко от Есена.

Немудрено, что свалившийся на мою голову профессор стал последней надеждой. Немудрено, что я так разозлился, когда понял, что его планы кардинально отличаются от моих. И я не верил ему. Но кое-кто поверил.

Помню тот вечер, промозглый и сырой. Сквозь трещины Улья проступает влага, нижние ярусы вечно затоплены паводком. В таких условиях человеку легко подхватить воспаление легких. Именно об этом приходит поговорить со мной офицер Пол.