. В 1932 году Наркомпрос утвердил проект преобразования Новгорода и Пскова в города-музеи, но до войны он не был реализован137. Несмотря на изменение политической конъюнктуры, специалисты и в 1930‐е годы продолжали исследовать памятники Новгорода и Пскова. Так, была возобновлена прерванная работа по раскрытию монументальных росписей в новгородских церквях. Из Пскова иконы отправляли на реставрацию в Москву и Ленинград; правда, большинство из них впоследствии оказалось в собраниях Третьяковской галереи и Русского музея, лишь немногие вернулись в Псков. Некоторое количество икон ожидало реставрации в запасниках Псковского музея, но ей надолго помешала война138.

Невозможно переоценить важность реставрационных и исследовательских работ, которые проводились в атмосфере жесткого политического давления, когда древнерусская живопись была объявлена «религиозной» и «вредной», а изучение ее все чаще считалось предосудительным. Впрочем, дискредитация древнерусского искусства неожиданно привела к расцвету другого направления исследований – ученые ушли в археологию139. В Новгороде уже первый сезон археологических работ в 1932 году выявил огромный потенциал раскопок для изучения истории города и средневековой Руси в целом140; после войны именно археологические находки стали главным аргументом в пользу присвоения Новгороду статуса «города-музея». Древнерусскую живопись «реабилитировали» раньше, в конце 1930‐х годов, в преддверии войны, когда советская пропаганда сделала новый разворот и обратилась к патриотизму и историческим традициям.

ГЛАВА II. «ОХРАНА» ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИСКУССТВА В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ

1. «НЕМЕЦКОЕ» ИСКУССТВО ЗА РУБЕЖОМ КАК ОБЪЕКТ ОХОТЫ

Важной составляющей войны, которую вела гитлеровская Германия, была экономическая эксплуатация оккупированных стран. Местное население должно было кормить оккупационные войска, а местная промышленность – обслуживать потребности рейха. Германские учреждения не обходили вниманием и культурные ценности оккупированных стран: их вывоз легалистски обосновывался необходимостью компенсировать потери, понесенные Германией в результате Первой мировой войны и Версальского мирного договора. Однако наряду с этим присвоение культурных ценностей – прежде всего тех, которые принадлежали евреям, – стало и одним из средств полного уничтожения групп, объявленных врагами немецкого народа: вместе с их экономическим и физическим существованием прекращалось и культурно-историческое. И последнее, но не менее важное: награбленные – причем зачастую в рамках процедур, обставленных как «законные», – произведения искусства и антиквариат обеспечивали грабителям возможность личного обогащения141. Масштаб и ход грабежа культурного достояния в разных странах разительно отличались.

Организованные реквизиции художественных ценностей были подготовлены германскими искусствоведами и музейными экспертами, которые составили списки имевшихся на оккупированных или еще не оккупированных территориях произведений искусства, представлявших интерес по различным критериям. О преобладавшем среди этих людей образе мышления свидетельствует так называемый доклад Кюммеля – перечень произведений искусства, «которые за последние три столетия были <…> уничтожены <…> или вывезены без нашей воли с территории нынешнего Великогерманского рейха и с оккупированных западных территорий, являвшихся частью Германского рейха в 1500 году или ставших таковыми позднее»; Отто Кюммель, генеральный директор берлинских музеев, составил этот перечень в 1940 году по приказу министра народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса