Михаил Львович подвел Игоря к почерневшей церквушке.

– Обычно здесь фотографируются. Не хотите ли?

– Я без фотоаппарата.

– Могу кликнуть местных фотографов. Они вам прямо на месте все проявят и отпечатают.

Игорю надоело ходить вокруг да около.

– А это правда, – спросил он, – что именно здесь, в Свияжске, Троцкий поставил первый в мире памятник Иуде?

Перемена, произошедшая с чеховским интеллигентом, поразила. Ноздри его раздулись, глаза остекленели, правая рука судорожно сжала и отпустила ручку зонтика, снова сжала и отпустила. Затем зонтик был переложен в левую руку, а правая трижды совершила крестное знаменье.

ЧТО ЗА МОНЕТА?

Выпад, треск прорезанной ткани, горячее касание острой стали под соском. С диким ревом Беспамятный отскочил, зажал резаную рану на боку.

«Я убит? Я жив? Сердце? Бьется? Против ножа я не устою. Беги! Убьет в спину. Дерись! Я порву его! Я его кончу! Перегрызу горло, пусть бьет ножом. Пока добьет, я успею его загрызть».

Бабах! – выстрел в подземном переходе грохнул оглушительно. Человек с разлагающимся лицом трупа изогнулся в болевом вопле.

Крепкие парни в камуфляжных куртках окружили дерущихся. Беспамятный узнал старшего – Таран держал в руке дымящийся травмат.

– И че тут происходит?

Охранники подхватили под локти безносого агрессора, которому резиновая пуля угодила под лопатку.

– Пацаны… – кривился он от боли, – ну, пацаны, вы попали. Я под Бурым хожу.

– Да хоть под каурым, – Таран указал напарнику на пол. – Серый, нож возьми.

Пакетом возьми.

Один из охранников поднял пакетом выпавший нож, разглядел лицо Питбуля и гадливо сморщился: у того из глубоких нор отсутствующего носа текли кровяные сопли.

– Зомби.

– Вырвинос.

– Живые мертвецы, блин…

– Пацаны, вы такое видели?

– Руки отпустили! – прорычал безносый, приходя в себя. – Все по понятиям, братва.

Фраер этот у меня деньги украл.

– Ты крал? – Таран повел в сторону скособочившегося Беспамятного стволом пистолета.

– Ничего я не крал! Он куртку с меня хотел снять. Угрожал нос и уши обрезать.

– Ты кто вообще? – Таран озадаченно посмотрел на пленного.

– Буровский.

– Это мы уже слышали, – сказал Таран. – А погоняло твое какое?

– Питбуль.

– Питбуль? Ты че тут ножом машешь, в натуре?

– Да говорю же, грабанул меня вот этот.

– Врет! – крикнул Беспамятный. – Я его не трогал. Смотри, порезал он меня.

Рука его, отнятая от бока, мокрела в крови.

– Врет, врет, как есть врет, – из темноты суетливо подбежал вызвавший охранников старик-нищий, с ним еще один бомж помоложе. – Мы, Таранчик, отработали и пошли себе, а этот напал, бить стал вот этого, нож достал, а ведь мы его не обижали, ты ж нас знаешь, мы никого не обижаем.

– Это наша территория, – сказал Таран Вырвиносу. – Что тут буровские потеряли?

Пошли, разбираться с тобой будем.

Охранники увели «Вырвиноса».

Беспамятный остался с двумя бомжами, избитый, с горящий ножевой раной на боку.

– Чулима, – издали крикнул Таран нищему, – приведи терпилу в депо.

– Выпей вот, – бомж помоложе подсунул к окровавленным губам беспамятного бутылку водки, но Чулима его остановил.

– Нельзя ему.

– Че так?

– Говорю ж тебе, дурья башка, клаванули его. Видать, на водке. Водка с клавелином так штырит, что память неделями где-то кочует. Водки нельзя, пусть трезвеет, может, что и вспомнит.

– А как же его это… оклемать? Он, гляди, трясется весь. Пусть глотанет, по-малой.

В губы ткнулось горлышко, Беспамятный сделал пару глотков. Чулима ощупал разрез на куртке.

– А ну, снимай куртяк, гля, тебя ж всего распанахали. Во как! Гля, кровищи… вскользь прошел, по ребрам соскользнул только…

На культю Чулимы из прорехи в куртке Беспамятного выпал металлический кругляш с блестящей насечкой на орле.