– Не велено никого пускать, – хмуро бросил один из стражников.

– Доложите, что боярин Басманов челом бьёт, – произнёс Фёдор, скрестив руки на груди.

– Не примет царь никого, – мужик помотал головой.

– Ты доложи, а там будет воля государя, – спокойно произнёс Фёдор, пожав плечами.

Рынды переглянулись меж собой. Тот, что говорил с Фёдором, постучал в дверь. Из покоев послышался короткий ответ. Басманов едва улавливал голос, но не слова. Стражник приотворил дверь в государевы покои.

– Боярин Басманов бьёт челом, – доложил стражник и мгновение спустя обернулся к Фёдору.

Рынды безмолвно расступились, и юноша вошёл в комнату.

– Чего ж ты, Алёшка… – произнёс Иоанн, поднимая взгляд на вошедшего, и тотчас умолк.

На губах Фёдора сохранялась мягкая улыбка. Он медленно коснулся своего плеча и отдал земной поклон. Когда он поднял взгляд, то заправил пряди свои от лица.

– Вы, государь мой, ожидали отца моего? – спросил Фёдор.

Иоанн глубоко вздохнул, откидывая перо. Перед ним на столе расстилались исписанные листы.

– С чем пожаловал, Федя? – спросил царь.

В тоне его не было резкости и того звучания, которое заставляло стынуть кровь в жилах, разносясь звучным эхом под сводами расписных палат. Голос его был тихим, и в нём звучала усталая хрипотца. Свою голову, точно великую тяжесть, подпирал он рукой. Час уже был поздний, и перстни государевы покоились на шкатулке.

– Пожаловал я, государь великий, с тем, что принадлежит вам, – произнёс Фёдор, приблизившись к Иоанну. – Хотел было за трапезою обратиться к вам, право…

Царь свёл брови, глядя на то, как младший Басманов опускается на одно колено. Иоанн с вниманием следил за тем, как Фёдор, склонив голову, извлекал из-за широкого пояса своего тот самый нож, изукрашенный серебром. Когда юноша поднял взгляд, изогнув слегка свои соболиные брови, он встретился с холодным взглядом Иоанна. Фёдор протянул нож государю, склонив голову.

– Примите его, светлый государь мой, – тихо, но твёрдо произнёс Басманов.

По ветвям и лепестками из серебра скользили огни, отброшенные свечами, горевшими на столе. Царь помотал головой, разглядывая искусные сплетения узоров. Иоанн коснулся плеча Фёдора, точно не было меж ними различий, как меж государем и слугою, но точно были они одного духа.

– На что он мне? – спросил Иоанн, положив руку на нож, и слегка отодвинув принесённое в дар оружие. – На что он мне, старому, немощному? Слабы мои тело и разум. То ли твои лета – лета бравой юности, лета силы! Служи мне, Фёдор. И на службе своей пригодится тебе оружие твоё.

– Клянусь вам, государь великий, напоить ту сталь кровью врагов ваших, – произнёс Фёдор, взяв руку государеву, целуя тыльную сторону ладони.

Иоанн замер, глядя на юношу, чуть наклонив голову свою, преисполненную тяжкими думами.

– Полно тебе, Федя, – ответил царь, отводя руку свою и взгляд.

Сперва Басманов поднял глаза, всматриваясь в уставшее лицо государя. Сейчас, в вечернем полумраке, юноша читал в нём великую печать скорби и ноющей тревоги, которая навеки воцарилась в глубоких карих очах государя.

– Полно, – повторил Иоанн, глядя на Фёдора. – Ступай к себе.

– Не смею перечить, – произнёс юноша, понизив голос. – Но ежели в силах моих служить вам, всё тело моё, душа и разум, всё вам принадлежит, великий государь.

С этими словами, что были произнесены с пылкостью, но вместе с тем и уверенной твёрдостью намерений своих, Фёдор отдал земной поклон, прежде чем окончательно проститься с государем.

«Господи, защити раба Твоего Андрея…»

Фигура склонилась перед алтарём, стоя коленями на холодном каменном полу церкви.