– Не забываете некоторых своих однополчан, а почему?

– Гражданин, Евграфий Тимофеевич, – взмолился, сразу же вспомнивший беседу в осажденной Южной Пальмире, Григорий, – так разве же это недозволительно?

– Недозволительно излишнее любопытство. Сколько раз Родина должна отвечать вам, что Пинхас Натанович Свистун пропал без вести?

– Ну, я думал, что, может быть, уже нашелся.

– А я думаю, что вам уж очень хочется, чтобы Родина счастливо обзавелась еще одним евреем – Героем Советского Союза. Или я ошибаюсь, товарищ бывший комбат?

Григорий Карась поджал губы и опустил глаза.

– Правильно реагируете, товарищ просвещаемый. Лишние евреи-герои народу, строящему коммунизм, совершенно ни к чему. А то, что Пинхас таки герой, вы и без меня знаете. Можете смело считать его неформальным героем. Надеюсь, больше запросами о его посмертной судьбе тревожить государство не будете?

Из ящика стола дознаватель извлек объемный коробок, поставил перед собой в столешницу, с нежностью покрутил в руках сигару:

– На сей раз гавайская, – пояснил он. – Кофе могу предложить турецкий. Сразу предупреждаю, что отказываться считается дурным тоном в хороших домах.

Статная девушка в униформе официантки поставила перед собеседниками чашечки, источающие дурманящий аромат.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант, – поблагодарил дознаватель и вернулся к прерванной беседе. – Так что вы можете пояснить о так называемом Поясе аида?

Григогий Карась тут же вспомнил сцену прощания с комиссаром в Севасе. Что тут было скрывать? И он выложил все, что не забыл. Но откуда мог узнать о Поясе аида дознаватель?

– Из протокола допроса пленного комиссара Пинхаса Свистуна, – ответил на незаданный вслух вопрос Евграфий Тимофеевич. – Уж не возомнили ли вы, что чтение ваших мыслей стоит большого труда? А дело было так, вы по совету вашего комиссара вышли из пещеры и направились в Севас сдаваться в плен. Шли час, шли другой и ни одного немца не встретили. Тут вас и подобрали партизаны, а немцы-то куда подевались?

Пригубив кофейку, дознаватель набрал в рот дым сигары, после чего, одно за другим, выпустил изо рта пару колец, изумив бывшего комбата, будто привороженного ими.

– Немного расслабились? Тогда продолжим. Собственно, уже и немного осталось. Комиссар ваш, якобы сдаваясь, остановился перед задержавшими его солдатами и, когда он подошли, взорвал на себе свой Пояс аида. Первый блин получился наполовину комом. Ноги с яйцами ему и солдатам Вермахта поотрывало, но умерли они все не сразу. И даже без сознания не сразу остались, успев хорошенечко осознать, какой смертью умирают, и почувствовать, что это значит, когда медицина бессильна. А комиссара вашего даже успели допросить. Он и имя свое, по-моему, с полным садомазохистским удовольствием им назвал и с еще большим удовольствием, как я понимаю, сообщил, что он еврей, хотя они его об этом не спрашивали. И, разумеется, перед тем, как совсем уже умереть, он им как на духу поведал, что мы в городе оставили чертову кучу жидов с поясами аида на чреслах. Вот они и кинули все свои патрули на обнаружение поясоносителей в Севасе, не до вас им было, вот вы до плена и не дошли. Но я ведь вас не только для того, чтобы все это рассказать, сюда пригласил. Откровенность за откровенность, лады?

Григорий Карась попробовал промолчать в ответ, и это у него, хоть и не без труда, получилось.

– Молчите? Ну что ж, тогда спрошу прямо: почему вы нам ничего не рассказали о полукольцах, которые находятся у вас на хранении?

– А что в них антисоветского?

– Вот и мы хотим знать и надеемся, что вы нам в этом поможете. Что, кофе не по вкусу пришелся? Смотрите, уже ведь остыл.