– Слушайте, валите на кухню, дайте уже поспать человеку, – взмолился я, чувствуя, что их оживлённая болтовня начинает меня раздражать.

Почему Катя его увидела? Она же обычный человек безо всяких способностей. Не экстрасенс, иначе я бы это почувствовал, но она видит Матвея! Мир действительно изменился после вчерашних странных взрывов или это влияние близкой смерти? Нет сил и желания думать, хочется просто спать. Мысли текут, как мёд через игольное ушко – прозрачные, тягучие.

Странно, но сейчас я, обычный, в общем-то, человек, уничтоживший несколько сотен вполне разумных личностей, не испытываю по этому поводу ни малейших мук совести. Пусть они не живые в обычном понимании этого слова, но они точно также, как и мы существуют, мыслят, мечтают о будущем. А я их всех в топку, как дрова. Что это, Миша, душевная чёрствость? Или на войне, как на войне – нет человека, есть враг, которого нужно уничтожить? С такими понятиями ты далеко пойдёшь! Но сейчас мне даже об этом думать не хочется.

Главное продержаться до вечера без потерь, а там можно плавно сменить позицию на более безопасную. Что будет с садиком завтра, мне сейчас абсолютно не интересно. Я выжат, как лимон и никакие энергетические «батончики» тут не помогут, не хватает чистой физической силы. Расслабленное тело занимает каждую ямку, легко поднимается на камушках и щепках, отказываясь искать более удобное положение. Уставший человек заснёт где угодно, что я и доказал, совершенно отключившись через пару минут. Слава богу, на этот раз мне совершенно ничего не снилось.

А зря!

Полиция, пожарные и Скорая помощь прибыли практически одновременно. Так сказала Светка, потому что сам я узнал о светопреставлении, когда меня достаточно неделикатно разбудили и попросили предъявить документы. Петрович подсуетился, гад, проявил бдительность, верхним чутьём угадав в Светкиной суете и нервозности родителей какую-то беду. Последней подъехала служба разминирования.

– Жду жену, – мой ответ чем-то не понравился разбудившему меня лейтенанту, и он попросил дыхнуть. – Пил, но вчера, – предупредил я, так как выхлоп после бутылки водки жвачкой не скроешь.

– С какой целью заминировали садик? – продолжал допытываться полицейский, предусмотрительно расстегнув кобуру, хотя за моей спиной стояли двое гавриков с короткоствольными автоматами.

– Я? Заминировал? Шутите?

Это даже не смешно, увижу Петровича, вкачу ему по полной, чтобы в другой раз сто раз подумал, прежде чем куда-то звонить, хрен лысый.

– А я говорю, у меня есть право на съёмку, вот моё журналистское удостоверение, пропустите немедленно!

Телевидение? Вот этого нам точно не нужно, не хватало ещё засветиться на всю страну – сюжет о ложном, надеюсь, минировании детского садика непременно попадёт на первые каналы. Долой свободу прессы, цензуру в зал, журналистов гнать взашей!

– Свидетель утверждает, суета в садике началась сразу после вашего появления, – упорствует лейтенант, надеясь расколоть «минёра» по горячим следам, не особо церемонясь в выборе средств.

Тут новая проблема нарисовалась, а он её в упор не видит. Уже мысленно звёздочку себе рисует на погонах за громкое дело, а я тут зеваю и отказываюсь добровольно признать себя преступником. Нет уж, парень, работа – дело тяжёлое и ответственное, тут попотеть придётся, а вот калечить себя я не дам при всём твоём желании. Но для начала разберёмся с этими наглыми журналистами.

Ой, что случилось? Оператор, несущий на плече включённую камеру, неожиданно спотыкается, роняя дорогостоящее оборудование прямо на бетонную дорожку. Ай, какая жалость! Вдребезги? Аж клочки во все стороны полетели? Чем же будете снимать сюжет?