– Есть хоть какие-нибудь предположения о причине второго… убийства?

– Никаких. Но ведь ты уже здесь.

Ответная шутка уже готова была сорваться с его языка, но тут он почувствовал, как в дальнем углу его сознания зашевелились мысли Королевы Улья. Эндер ощущал их как ветер в зеленой листве, как шорох, легкое движение, солнечный свет, да, он пришел сюда, чтобы Говорить над могилами. Но также чтобы воскресить мертвых.

«Это хорошее место».

«Почему все узнают новости раньше меня?»

«Здесь есть разум. Он говорит. Я слышу его лучше, чем когда-либо слышала людей».

«Свинксы? Они думают, они мыслят так, как мы?»

«Он знает о свинксах. Подожди немного, он нас боится».

Королева Улья ушла, оставив Эндера в одиночестве размышлять над вопросом: не окажется ли Лузитания тем самым большим куском, которым ему суждено подавиться.

Сегодня епископ Перегрино произносил проповедь сам. Это был дурной знак. Епископ не обладал ораторским даром, он волновался, говорил длинными и путаными фразами; бо́льшую часть проповеди Эла не могла разобрать, о чем он, собственно, ведет речь. Квим, естественно, делал вид, что ему все понятно, так как не сомневался, что епископ не может ошибиться или оговориться. А маленький Грего даже не притворялся заинтересованным. Даже когда сестра Эсквесименто, известная своим острым взглядом и железной хваткой, проходила по рядам, Грего продолжал бесстрашно творить очередную каверзу.

Сейчас он выковыривал заклепки из спинки передней пластиковой скамьи. Эла нервничала. Мальчик так силен! Обычный шестилетний ребенок не может просунуть отвертку под край вплавленной в скамью заклепки. Эла даже не была уверена, что сама может это сделать.

Если бы отец был здесь, он, конечно же, протянул бы свою длинную руку, осторожно отобрал у Грего отвертку и спросил бы шепотом: «Где ты ее взял?» – а Грего смотрел бы на него своими большими невинными глазами. Позже, после мессы, все вернулись бы домой и отец устроил бы Миро взбучку за то, что тот бросает отвертки где попало. Он обзывал бы Миро страшными словами, винил его во всех несчастьях семьи, а Миро слушал бы и молчал. Эла занялась бы хлопотами по хозяйству и ужином. Квим уселся бы в углу, перебирая четки и бормоча свои бесполезные глупые молитвы. Ольяду, счастливчик, обладатель электронных глаз, просто выключил бы их или прокручивал бы какое-нибудь счастливое воспоминание, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Квара молча забилась бы в угол. А маленький Грего стоял бы счастливый посреди комнаты, ухватив отца за штанину, и радостно слушал, как тот ругает Миро за его, Грего, проступки.

От этих воспоминаний Элу просто передернуло. Если бы все кончалось здесь, это еще можно было бы вынести. Но потом Миро уходил, они ели и…

Тонкая рука сестры Эсквесименто вылетела вперед, ногти впились в плечо Грего. В тот же миг мальчик выпустил отвертку, конечно, чтобы она грохнула об пол. Но сестра Эсквесименто обладала хорошей реакцией. Она быстро наклонилась и поймала отвертку свободной рукой. Грего ухмыльнулся. Ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от его колена. Эла поняла, что он задумал, протянула руку, чтобы остановить его… Но поздно – он резко вскинул ногу и попал коленом прямо по зубам сестры Эсквесименто. Монахиня вскрикнула от боли и отпустила плечо Грего, а он выдернул отвертку из ее рук. Прижав ладонь к разбитому рту, сестра Эсквесименто побежала вниз по проходу, а Грего вернулся к своей разрушительной деятельности.

«Отец умер, – напомнила себе Эла. Эти слова звучали для нее восхитительной музыкой. – Отец умер, он мертв, но он все еще здесь. Он оставил нам свое страшное, омерзительное наследство. Яд, которым он отравил нас, все еще действует и со временем уничтожит всех нас. Когда он умер, его печень оказалась всего два дюйма длиной, а селезенку вообще не смогли найти. На их месте выросли непонятные опухоли. У этой болезни нет названия. Просто тело отца сошло с ума, отклонилось от чертежа, по которому созданы человеческие существа. И теперь болезнь живет в его детях. Нет, не в телах детей, а в душах. Мы родились, как и положено появляться на свет человеческим детям, мы даже выглядим как нормальные дети. Но каждый из нас в свое время потерял душу и получил подменыша, кривой, зловонный, омерзительный отросток души нашего дорогого отца. Может быть, все пошло бы по-другому, если бы мать хотя бы попыталась вмешаться. Но ей плевать на все, ее ничто не интересует, кроме ее микроскопов и генетически улучшенной овсянки, или чем еще она там у себя занимается».