Когда пианист Денис Мацуев, получая государственную премию, радуется: «Государство оценило мой труд», – под государством, видимо, подразумеваются президент и непосредственно связанные с ним органы власти. Едва ли то же самое имеется в виду, когда нас призывают позаботиться об увеличении своей будущей пенсии, участвуя в государственной программе софинансирования пенсий. При этом нам сообщают, что государство тоже примет участие в данной программе. Наверное, в этом случае имеется в виду уже не президент и даже не правительство, а Пенсионный фонд России? Но почему тогда прямо не назвать именно этот государственный орган? Хотя в данном случае как раз его и не следует называть. Поскольку еще не совсем забылись сообщения о каких-то хищениях в этом фонде. Да и дня не проходит, чтобы не говорилось о бедственном финансовом положении данного фонда и о его мрачных перспективах. Конечно, правы авторы соответствующей рекламы: гораздо лучше говорить государство. Ведь с этим словом, в его первом значении, связываются патриотические чувства. Правда, недоверчивый будущий пенсионер может задать законный вопрос: «А куда же конкретно обращаться в случае каких-либо осложнений?» Рекламодатель адреса почему-то не оставил. Впрочем, та же неопределенность представлена и в предложении Берлин предлагает начать переговоры. Кто же именно предлагает? Канцлер, министр иностранных дел или кто-то из чиновников более низкого ранга, депутаты бундестага, кто-то еще?

Почему же так часто используется в русской речи слово государство в его втором – весьма размытом, обобщенном – значении? На мой взгляд, для этого есть две причины. Первая связана с обычно не осознаваемой сакрализацией этого слова и государства вообще в сознании говорящих по-русски. Вторая причина – более прозаическая: за ней стоит нежелание называть конкретно ответственного за совершаемые действия. Нечто вроде круговой поруки. Только уже между разнообразными государственными органами – территориальными, ведомственными, федеральными, муниципальными, законодательными, исполнительными, судебными и иными, формирующими власть. Однако в некоторых случаях вся эта замена конкретной информации давлением на читателя/слушателя кажется ничем не оправданной. Почему, скажем, не назвать полученную Денисом Мацуевым премию более конкретно – президентской? Ведь, до того как стать государственной, она называлась Ленинской, а еще раньше – Сталинской. Таким образом указывалось, что такая премия в нашей стране в определенный период является высшей государственной наградой.

А читателю/слушателю при встрече со словами государство, государственный можно только напомнить призыв Козьмы Пруткова «Бди!». И не стесняться всегда задавать вопрос, какой же именно принадлежащий власти орган стоит за словом государство. Как не стесняемся мы, отправляясь за продуктами, спрашивать у своих домашних, что же именно они хотят видеть на своем столе и в холодильнике.

Многие наши сограждане воспринимают слова в этих парах как абсолютные синонимы. Между тем это далеко не так.

Слово льгота сейчас на слуху. Еще не забылись страсти по поводу монетизации льгот – то есть замены их денежными выплатами. Проблема, как известно, возникла из-за того, что денежные выплаты оказались значительно меньше реальной стоимости отменяемых льгот. Кроме того, не учитывалась высокая инфляция, понижающая покупательную способность денег. Так что речь шла не о принципе «деньги вместо льгот», а о количестве денег, его соответствии реальной стоимости льготы сегодня и в будущем.