Но «реформа погубила правительство реформаторов»[217]. Новые меры еще больше подорвали уже ослабленную центральную власть и усугубили трения между джентри и маньчжурской автократией. Предпринятые на фоне процессов, развивавшихся в ходе восстаний и после них, реформы только послужили усилению региональных сил в противостоянии с центром. В среде студентов и офицеров, получивших современное образование, развились радикальные националистические взгляды, соединившие верность своим провинциям с враждебностью к «иностранной» маньчжурской династии[218]. Офицеры и вооружение Новой армии были абсорбированы региональными армиями, существующими наряду с ней со времен восстаний; более того, получившие профессиональную подготовку офицеры были не слишком лояльны маньчжурским правителям и имперской системе[219]. Попытки создать новые административные структуры в провинциях в противовес власти укрепившихся там губернаторов потерпели неудачу, поскольку новые чиновники и функционеры были встроены в уже существовавшие местные клики[220]. Губительнее всего оказалось то, что группировки местных джентри и купцов быстро превратили новые представительные собрания в формальные платформы для защиты «конституционалистской» программы либеральных, политически децентрализующих реформ[221].

Как отметил Е. П. Янг, «политизация джентри, возможно, является определяющей чертой [китайской истории] в начале двадцатого века»[222]. В отличие от европейского дворянства, китайские джентри никогда не имели корпоративных организаций для представительства своих классовых интересов в рамках государства. Допускалось только индивидуальное участие, и защита групповых интересов зависела от межличностных связей, простирающихся до имперской бюрократии. Но все изменилось после 1900 г. По мере углубления общенационального кризиса местные образованные группы, организованные джентри, стали публично подавать петиции центральным властям. Затем джентри получили формальное классовое представительство в рамках вновь созданных местных и провинциальных представительных собраний, которые избирались на основе очень ограниченного права голоса, что благоприятствовало literati и джентри. Политически пробужденные империалистическими угрозами и не дождавшиеся ответа маньчжурской династии на них, джентри стали испытывать националистические чувства. Еще более знаменательным было то, что «конституционализм», явно ассоциировавшийся с могуществом иностранных держав, стал рассматриваться джентри как идеальная программа для соединения их провинциально и локально сфокусированных классовых интересов с национальной независимостью и прогрессом. Хотя династия Цин рассчитывала, что представительные собрания останутся совещательными, их участники из господствующего класса и избиратели намеревались создать конституционную парламентскую монархию с существенной автономией для местных и провинциальных властей, которые контролировали джентри. К 1910 г. многие организованные группы джентри были организационно и идеологически готовы к защите своей децентрализирующей программы перед маньчжурской династией. Когда избранные члены национального собрания встретились в этом году в Пекине (якобы для того, чтобы распланировать будущие постепенные изменения), вместо этого они потребовали немедленного учреждения парламентского правления. Как и можно было ожидать, маньчжурские правители отказались пойти на это, и раздосадованные представители джентри вернулись в свои родные провинции, где вскоре многие из них сыграли ключевую роль в свержении династии.