Это было нетрудно. Вообще не трудно.

Время от времени Алекс принимала одно из обезболивающих Саймона, чтобы скрасить свободные часы, хотя и не ставила об этом в известность Саймона. Она вела себя паинькой. Если пила из стакана, то сразу же ополаскивала его и ставила в посудомоечную машину, и вытирала на столе влажный круг, оставленный донышком. Не бросала мокрые полотенца на кровать, не оставляла зубную пасту открытой. Следила за количеством таблеток, которые тырила, чтобы Саймон ничего не заметил. Взяла за правило ворковать над псом Саймона, Чивасом, которого Саймон целовал в мокрый нос.

Когда Саймон присылал сообщение, что почти закончил с делами, Алекс плескала на лицо водой и чистила зубы. Она переодевалась в дорогую футболку, которую купил ей Саймон, и садилась ждать, словно каждый вечер был вечером их первого свидания.

Приходилось ли Саймону когда-нибудь ждать Алекс, предвкушал ли Саймон когда-нибудь ее появление?

Нет. Но кого это волнует?

Это были маленькие уступки, не имевшие никакого значения – с учетом того, что Алекс получала взамен.

Разумеется, она не рассказала Саймону о Доме. Она многого не рассказывала Саймону. Она рано усвоила, что необходимо сохранять некоторую дистанцию. Немного привирать. Это было легко, а потом стало еще легче. И не лучше ли давать людям то, чего они хотят? Разговор, протекающий как гладкая сделка, приятный обмен репликами, не прерываемый реальностью. Почти все предпочитали историю. Алекс научилась преподносить ее, привлекать людей созданным образом – вполне правдивым, разве что слегка приукрашенным и подретушированным. Научилась намекать на собственные желания так, как если бы они были общими. Где-то в глубине их мозга срабатывали синапсы, подталкивая их в заданном ею направлении. Люди с облегчением и благодарностью льнули к чему-то понятному и податливому.

Да и побыть кем-то другим было приятно. Поверить, хотя бы на мгновение, что твоя история была другой. Алекс представляла, какой человек понравился бы Саймону, и давала ему понять, что она именно такая. Все сомнительное прошлое было отброшено, и вскоре ей самой стало казаться, будто и не было никакого сомнительного прошлого.

Саймон верил, что Алекс окончила колледж в прошлом году и только что переехала в город. Он верил, что мать Алекс – учительница рисования, а отец тренирует школьную футбольную команду. Он верил, что Алекс выросла в центре страны. Однажды он спросил, почему она не поддерживает отношения со своей семьей, – она ответила, что родители сердиты на нее из-за того, что перестала ходить в церковь. «Бедная маленькая грешница», – сказал Саймон, хотя его, казалось, искренне тронула мысль, что Алекс совсем одна на свете. Что вовсе не было неправдой. Саймон считал Алекс реальной личностью или достаточно реальной для себя. Алекс говорила, что подумывает поступить в магистратуру, и это, казалось, успокаивало Саймона, поскольку подразумевало самую обычную жизнь с обычными целями. И по сути, лишенную амбиций.

На дороге, ведущей с пляжа, все еще валялся мусор, оставшийся после летнего шторма, но самые крупные ветки уже были убраны. Тусклый солнечный свет, сахарно сверкающий на крытых кедровой дранкой домах, стер все воспоминания.

Все проселки выглядели одинаково. Деревья смыкались над головой, оставляя прогалины в местах редких подъездных дорожек. Вдоль дорог тянулась однообразная сочная летняя зелень, такая густая, что за ней ничего не было видно. Дома прятались за изгородями и воротами, не давая никаких ориентиров.

Мысли Алекс витали где-то далеко, поэтому она не особо присматривалась к улице, на которую свернула. Внезапное движение среди деревьев заставило ее встряхнуться. Возможно, олень. Их было здесь так много, и они вечно перебегали дорогу.