Раздались втягивающие жидкость звуки. Жертва билась. Приходилось её скручивать. Но женщина отогнала раба в сторону и всё делала сама.
Раб трясся от страха, но вытягивал шею, не в силах совладать с любопытством. Полная луна, криво выйдя из-за тучи, осветила его уродливое чёрное лицо. Он облизывал сухие губы и, приплясывая от напряжения, старался рассмотреть тайное действо. Но как ни хотелось ему подойти и принять более активное участие, он не решался. Видимо, запрет был строжайшим!
Вывихнутый стих заговора был понятен лишь настолько, чтобы уловить, что здесь имеет место очень чёрная магия.
Тонкая женская ручка требовательно махнула в сторону переминающегося раба. Тот немедленно подбежал и начал по-звериному быстро рыть яму на перекрёстке трёх дорог.
Женский голос всё закручивал-закручивал колдовское бормотанье. Голос то нисходил до самого шёпота, то визгом ввинчивался в тёмное небо, бурлящее облаками, светом и ветром. Только слышно было:
– Трёх смертей! Трёх смертей! Трёх смертей!
Наконец жертва была брошена в выкопанную яму, и над ней начал расти земельный слой. Раб грёб и руками, и ногами, поливая работу собственным потом.
Женщина всё бормотала и металась кругами, пока под леденящий душу волчий вой над холмиком вдруг не засветилась фигура, сотканная будто из лунного света. Она имела три тела, смотрящие в три разные стороны. Раб в страхе бежал, потом упал на землю, накрыв голову руками. А женщина, с восторгом воздев руки к луне, обратилась к Белоглазой Богине Ночного Колдовства.
Когда она закончила говорить, лунный столп достал до туч и погас.
О чём просила хозяйка богиню, от какой любви она просила избавления и почему желала целых трёх смертей тому, в кого была влюблена, для чёрного раба осталось тайной.
6
– Пожалей ты себя! Боги всемогущие! Вразумите дитя моё!
– Няня, не вой. Я всё равно сделаю так, как решила.
– Но это ведь на всю жизнь! Один раз и на всю жизнь! Ты, глупое дитя, хоть понимаешь это? Что ты застыла, как стеклянная?
Лунный свет обтекал тонкую девичью фигурку в белом. Лия и в самом деле была похожа на один из изящных стеклянных бальзамариев с душистыми маслами, украшающих её девичий столик.
– Да что же это за напасть! Столько парней за тобой увивается! Красива, умна, богата! Столько женихов, готовых хоть завтра явиться! А ты что надумала!
– Не шуми, няня. Отец узнает, тебе же хуже будет. Мне-то всё равно уходить отсюда.
– Да чем он тебя так взял? Да, хорош собой. Но он же больной, Лия! Ты посмотри, лекари в доме просто поселились! Да и странный он какой-то!
– Не надо, не говори ничего о нём. Ты знаешь. Мне другой никто не нужен, – равнодушный голос звучал механически.
– Он околдовал тебя!
– Я была бы рада, если бы он околдовал меня. Это хотя бы значило, что я не безразлична ему. Но это не так. Меня просто нет в его жизни.
– А ты всё ждёшь.
– А я всё жду.
– Ты ведь не глупая. Понимаешь, что ждать уже бесполезно. Сколько лет прошло?
– Три года, пять месяцев и двенадцать дней…
– Боги! Он всё-таки околдовал тебя! Ты совершенно лишена воли! И гордости!
– Зачем мне гордость? Мне нужен он. Я это поняла ещё тогда, когда мне было тринадцать. Мы были детьми. Вместе играли. Родители уже начали одевать меня во взрослые одежды. Но мы были ещё совершенными детьми. Кувыркались как глупые щенки. Я была самая быстрая из всех детей. И страшно этим гордилась.