Я заполз в узкий заплесневелый туннель глубоко под землей. Сабля, бороздя темноту, грозно двигалась надо мной. Я закрыл глаза и прочел небольшую молитву; всего два слова. Но перекреститься не хватало места – я был весь зажат, как сердцевина внутри древесной ветки.

Прошли мгновения трагической агонии, дальше в туннеле эхом звучал стук моего сердца. Очень робко я поднял веки.

И не мог поверить своим глазам. Сверкающий пучок света, в точности такой же, как сабля, которую я видел, лился из дыры в глубине. Вокруг просвета шелестели цветы.

Я стал смеяться и плакать, издавая нечленораздельные крики, словно дикий зверь.

Я вышел из курятника весь в перьях, они забились даже под рубашку и щекотали спину. Петушок дергался, судорожно поджимал лапы, бил крыльями и душераздирающе кукарекал. Я принес его к оливе у источника. На лезвии моего ножа он в последний раз увидел, как мерцает звезда зари. Когда жгучая кровь его уже брызгала на мои руки, на брови мне шлепнулась большая лепешка птичьего помета и я так испугался, что отпустил его, полузарезанного, и сбежал по пустынным полям.

Я внезапно проснулся и сел на кровати. Кто-то звал меня. В окно входил дрожащий свет вместе с одышкой моря. Во рту был резкий вкус, словно я раскусил звездочку гвоздики. Снова раздался звавший меня голос.

Я быстро надел рубашку и вышел. Спустился по мостовой, прошел площадь и подошел к морю – сейчас оно было немым, умиротворенным, не пенилось, и на его поверхности четко различались, будто на засохшей грязи, следы лап большого животного. Придушенные стоны раздавались из-за скалы. Я осмотрел ее со всех сторон, но не нашел входа. Я стал киркой долбить камень. В проделанной мною дыре показалась голова птицы. Она была окостеневшей, покрытой землей и травой. Когда я очищал ее, мне показалось на ощупь, что она деревянная. «Может, я раскопал какого-то древнего истукана?» – подумал я и стал ощупывать материал. Он был похож на густоплетеную солому; но стоило мне надавить посильнее, он раскрошился, как сухая мята, отвратительно заскрипев в моих пальцах.

Долгие часы я боролся с волнами. Я уже совсем было выбился из сил, когда впереди, на скале посреди моря, показался ветхий дом.

«Ты, потерпевший кораблекрушение, добро пожаловать в лепрозорий», – раздался громовой голос.

Природа покрыта снегом. Я иду по деревянному мосту над замерзшей рекой; между его гнилыми досками растет трава.

Какой-то шум привлекает мое внимание – словно где-то поворачивается маленький блок. Шум исходит из листвы громадного кедра, его ветви касаются перил моста. Я приближаюсь и вижу большую толстую птицу без лап, она спит. Ее веки прикрыты. В глубоком сне она держится клювом за ветку и все работает крыльями, будто летит.

На краю пустынной площади со многими рядами колонн есть каменный колодец. Издалека я вижу, что в ведре сидит младенец. Я бегу, подняв дикий крик, но ведро стремительно падает и теряется в глубине, а я не успеваю остановить его распущенную цепь.

Со всех сторон площади вскоре показываются встревоженные люди; я в двух словах объясняю им, что видел, и они все вместе бегут к колодцу, держа по кубку в руках, чтобы спасти ребенка. Вода в колодце быстро вычерпывается, но ребенка нигде нет. На открывшемся дне блестит черная-черная тина. Я вместе с другими тоже засовываю руки в грязь и, поискав, откапываю противень. Секунду смотрю на него и собираюсь отбросить, как вдруг различаю на нем большую каплю жира. Знакомые очертания этой капли пробуждают тысячу страстей, дремавших в моей душе; я прижимаю к себе противень, который я теперь хорошо узнаю, и, поспешно пересекая площадь, теряюсь в садах.