Я слишком любил башни старых близнецов, считая их редким шедевром модернистской архитектуры. Взяв за образец фужер для шампанского, зодчие размножили его миллион раз, добившись монументальной воздушности. Новый небоскреб элегантен и величествен, но он лишен той символической наглядности, которая, собственно, и сделала Торговый центр завидной мишенью.

Оглядев Нью-Йорк с двух сторон, мы должны отдать приоритет третьей. Лучший вид открывается статуе Свободы, но она смотрит в сторону, хмуро вглядываясь в приплывших эмигрантов. Ее трудно осуждать. Ведь и правда – рвань вроде нас. Богатые сидели дома, а бедных отправляли на Эллис-Айленд, куда теперь я вожу гостей, чтобы показать, с кого начиналась Америка. Их имена высечены на каменной стене, змеей опоясывающей остров. Есть там и «Александр Генис», но другой – старший. Мы подарили именную плитку отцу, теша его и нашу гордость.

Отсюда, с юга, на Манхэттен можно смотреть только в упор. Залитый все еще буйным сентябрьским солнцем Нью-Йорк встает из вод, как град Китеж, готовый, словно он же, исчезнуть, когда к нам явится новый ураган, похуже «Сэнди».

Чтобы проверить пульс Нью-Йорка, надо приникнуть к его сердцу, поэтому я всегда начинаю мои ежемесячные велопробеги с Таймс-сквер. Центральный портал этой многоугольной и головоломной площади занимает узкий дом с престижным адресом «1 Times Square». Именно тут родился «Новый американец». Когда хозяева сняли офис газете, комната была невелика, Довлатов в ней не помещался, и первые планерки мы проводили в мужском сортире. Вскоре, однако, в редакции появились дамы, и газете пришлось переехать.

С тех пор я любуюсь этим объектом снаружи и только для того, чтобы узнать, какие товары нам предлагает сегодняшний день. Этой осенью роскошная световая реклама заманивала модным и вечным: звала купить мобильный телефон, выпить пива и записаться в армию.

Политикой не пахло. Это кажется странным накануне выборов, но свой выбор Нью-Йорк сделал давно и после Рейгана всегда голосовал за демократов. Исключение составляет Брайтон-Бич. Как всюду, где кучкуются наши, здесь считают Обаму коммунистом, который хочет взять и поделить даже то, что мы не заработали, но могли бы, если бы демократы не собирали налоги, от которых все умело уклоняются.

Знаю, знаю, мне тоже непросто разобраться. Я уже и не спорю. Во всяком случае, с тех пор как умер отец, не пускавший меня в комсомол, но ставший членом республиканской партии.

В условиях подавляющего большинства альтернатива Обаме вызывает не гневный протест, как это было с Бушем-младшим, а прилив любознательности. Многих занимает экзотическая религия претендента, о которой в Америке судят по ехидному описанию Марка Твена, самому успешному сейчас на Бродвее мюзиклу «Книга мормонов» и душещипательному и скабрезному сериалу «Большая любовь» про обаятельного бизнесмена из Юты и его трех очаровательных супруг.

Мормоны, однако, требуют большего внимания, поэтому, собрав много частных вопросов в один большой, я и отправился с ним в нью-йоркскую миссию «Святых последних дней», которая представляет 14 миллионов единоверцев и надеется обратить всех остальных. Выбрав приветливого миссионера, я перечислил заготовленное.

– Говорят, что мормоны верят, будто Христос посетил Америку, что индейцы произошли от евреев, что рай – в штате Миссури, что оригинал мормонской библии написан египетскими иероглифами, что, если сшить трусы с майкой, получится защитное белье, что ваша церковь крестит мертвых, включая Анну Франк, что лучшие после смерти станут богами, что им достанется по планете и что кока-кола – запретный напиток?