Вкалывая как стахановец и утопая в трудовом поту, я проработал остаток дня и распилил все шесть дубовых бревен на чурбаны! Происходи это в реальном мире, давно бы уж сомлел. А здесь ничего, только на пользу идет – не успел я закончить с последним бревном, как выносливость подросла еще на единицу.
Ваша выносливость повышается на 1 ед.
Но это были только цветочки, ягодки ждали своего часа до самого ужина, когда сидящая напротив Власилена неожиданно наклонилась вперед и, прикоснувшись к моей руке, с благодарностью произнесла:
– Слово свое твердо держишь, Росгард. Сделал все как обещал – избавил меня от дубов засохших, что каждый день мне об одном черном дне напоминали! Как от бельма в глазу избавилась – кажный ведь божий день пред глазами маячили! Не знаю, как и благодарить тебя.
– Уже отблагодарила, хозяйка. И едой сытной кормишь и на постой пустила – почтительно склонил я голову, скрывая заблестевшие яростным любопытством глаза – Позволь спросить… о каком черном дне ты упомянула?
– Ох… – Власилена зябко передернула плечами – О том дне, когда мои зеленые дубки в одночасье превратились в мертвый сухостой. Никак услышать хочешь ту давнишнюю историю, что произошла три года назад? Я ее еще никому не рассказывала.
– Хочу – признался я как на духу, умоляюще глядя на колеблющуюся хозяйку – Очень! Да и тебе хозяйка на душе полегче станет, коли выговоришься, от гнета тяжкого избавишься!
«Эким я соловьем распелся. Откуда только взялось?» – поразился я сам себе и своему неожиданно проснувшемуся красноречию.
Может стать бардом? Буду шататься по трактирам, харчевням и прочим забегаловкам и услаждать слух игроков и «местных» пением и разными лживыми россказнями… нет, учитывая мои скромные таланты, на музыкальном поприще мне не блистать. Денег не заработаю, а вот по шее накостыляют за милую душу – с моим-то голоском гнусавеньким…
– Ладно – решилась Власилена, поднимаясь со скамьи – Только за свечами схожу. Больно уж страшно такое в потемках рассказывать. Погоди немного. Квасу принести? Осилишь еще кружечку?
– Приму с благодарностью. Даже и не знаю как теперь дальше без твоей стряпни и кваса обходиться буду – избаловала ты меня совсем, хозяйка.
Я буквально фонтанировал лестью, руководствуясь немудренным принципом – кашу маслом не испортишь. Судя по скользнувшей по лицу Власилены улыбке, семена лести упали на плодородную почву.
Уже зажженные свечи были принесены и утверждены на перевернутой вверх дном глиняной миске. Взглянув на меня поверх двух дрожащих огоньков, Власилена немного помолчала, собираясь с мыслями и наконец, начала свой рассказ:
– Случилось это три года назад, таким же теплым и погожим днем. Вечер уже клонился к ночи, а на небе высыпали первые звезды. Я уж спать собралась, когда услыхала доносящийся с улицы шум и подскочила в страхе, что ко мне воры забрались. Живу-то я одна одинешенька, мужика в доме нет, вот и дрожу от каждого шороха…
– Понимаю, хозяйка – посочувствовал я.
– Прихватила из сеней топор – тот самый, которым ты уже два дня без продыху машешь – да потихоньку и выскользнула во двор. А сама все думаю – поднимать крик заполошный, али обождать чуток. Позориться-то перед честным народом не хочется. Если окажется что попусту шуметь начала, соседи потом проходу не дадут, засмеют. Постояла в нерешительности у самой двери, по сторонам поглядела, благо луна уже вовсю сияла. Тишина! Словно и не шумел никто. Я уже решила было – привиделось мне с устатку-то, почитай весь день в огороде провела на солнцепеке, вот мне и померещилось. Только было обрадовалась, как с улицы, аккурат из-за дубков моих, словно бы бормотание донеслось. И шорох какой-то… знаешь, как забулдыги упившиеся себе под нос что-то бормочут и с земли подняться пытаются? Видал хоть раз?