– Эх, ну почему у всех дети, как дети, – горестно вздохнул батюшка. – Вон у моего товарища, князя Голицына, сынок векселя подделал. Кажется, и сумма большая – две тысячи рублей, но тут все понятно. Или там у столоначальника Берестова сынок горничную обрюхатил. Нехорошо конечно, жалко девку, но дело-то житейское.

Боже ты мой! Да что же я такое сотворил, если подделка ценных бумаг и обрюхачивание девок кажутся батюшке ерундой?

А Чернавский-старший продолжал причитать.

– Вексель поддельный – ерунда, мелочь собачья. Заплатит князюшка деньги, сыночка-оболтуса на пару годков куда-нибудь отправит. И с девкой тоже все разрешится. Даст Берестов ей приданое, так ее и с пузом замуж возьмут. А коли не возьмут, так родит и ребетенка в добрые руки пристроит.

– Я что, зарезал кого? – спросил я с обмиранием сердца.

– Так лучше бы ты уж кого-то зарезал, – хмыкнул батюшка. – Я бы тебе адвоката хорошего нанял, а тот бы тебя перед господами присяжными заседателями как картинку представил – дескать, зарезал супостата в силу умственного расстройства. Сейчас ведь главное, чтобы человек не невиновным или виновным был, а как присяжный поверенный его подаст. Уж я бы ради такого дела не поскупился, адвокатишка бы соловьем пел, присяжные бы слезы утерли, да тебя подчистую бы оправдали.

Я обалдело потряс головой, изумляясь отцовским словам. Заодно прикинул, что эпоха, в которую меня занесло, соответствует пореформенному периоду, когда в России появился суд присяжных. А там и на самом деле творилось черт-те что. Вон, суд присяжных, поддавшись красноречию адвоката, оправдал террористку Веру Засулич за покушение на генерала Трепова. Конечно, Трепов и сам хорош – приказал выпороть политзаключенного, хотя пороть арестантов строжайше запрещено, но стрелять в градоначальников и выйти после этого на свободу, тоже неправильно.

Значит, у нас нынче не то шестидесятые – вторая половина, не то семидесятые годы позапрошлого века. Тогда понятно, почему на мне мундир, да еще и бороденка.

– А ты, сынок, сотворил такое, от чего ни я, ни деньги, ни связи в обществе тебя не спасут, – грустно сказал батюшка.

Что, неужели я вляпался в политику? Тогда не семидесятые, а восьмидесятые годы. В это время ужесточилась уголовная ответственность за политические преступления. У Софьи Перовской, которая махала платочком, давая знак «бомбистам», кидавшим самодельные бомбы в императора Александра II, папа был членом Совета министра внутренних дел. По нашему – замминистра. Шишка немалая, но он не смог спасти дочь от петли. А могло так статься, что и не захотел! А мой папаша, скорее всего, занимает должность поменьше. Кстати, какую, интересно бы знать? Спросить бы, но неудобно. Чтобы сын да не знал, какой чин у его отца и какой пост он занимает – нонсенс. Жаль, что батюшка сейчас не в мундире, тогда я бы по петлицам постарался вычислить его чин. Зато сумел-таки определить – в какую эпоху я попал, и вычислил город, в который меня занесло. На столе моего так называемого отца лежала газета «Новгородскiя губернскiя вѣдомости» от 2 июля 1883 года.

И куда это я вляпался? Неужели в кружок, основанный старшим братом товарища Ленина? Теоретически, если я студент Санкт-Петербургского университета, то мог. Кто носил мундиры темно-зеленого цвета с золотыми галунами на воротнике? Нет, в униформологии я не силен. Я даже пехотного офицера от кавалериста не отличу, куда уж различать форменную одежду Российской империи.

Правильнее назвать не кружком – кружок нечто мирное. Ну да, именовалось это «Террористическая фракция», во главе которой стояли Александр Ульянов и Александр Шевырев. Не упомню среди революционеров фамилии Чернавского, но эта фамилия могла и затеряться. Скажем – повесили меня вместе с остальными, а вот фамилию позабыли. Что-то мне такая биография не слишком нравится. Едва успел умереть в одном месте, так теперь стану помирать в другом? Не хочу.