«Ты уже представился здешнему сеньору-владетелю?» – поинтересовался Хаас. В его вечно сонном голосе не было особенного интереса. Как и прочих эмоций – люфтмейстер, подобно своим собратьям, если и был способен испытывать эмоции, редко позволял себе их выказывать.
«Да. Оберст фон Мердер. Очень милый старик. Пригласил Бергера к себе в гости на пять часов. Кажется, завтра готовится война».
«Я передам ему, Дирк, – пообещал Хаас. На несколько секунд он замолчал, и Дирк собирался уже мысленно окликнуть его, заметив, что не очень-то удобно изображать эпилептика, когда магильер вновь заговорил: – Уже передал. Старик просит тебя зайти к нему, как только вернешься».
«Зачем?»
«Спросишь у него сам».
«Хорошо. А теперь вылазь из моей головы!»
«Как скажешь».
Опять смешок.
Обрыв связи произошел так резко, что Дирк едва удержал равновесие.
Глава 2
Первый попавшийся мне мертвец был удивительно спокоен. Сидел с истлевшей сигаретой во рту прямо за разбитым пулеметом и как-то снисходительно поглядывал на меня, живого. Потом мне не раз встречались такие же, и в Гудермесе, и позже. Мертвецы вообще спокойная публика, но иногда им свойственно позубоскалить над живыми.
Вячеслав Станкевич, «Семь шестьдесят два»
Когда он вернулся к тому месту, где около двух часов назад оставил броневик, там все разительно переменилось.
И «Мариенваген» и грузовики исчезли. Судя по тому, что никаких следов вокруг видно не было, его «висельники» постарались на славу. Первичная траншея была уже почти готова. Под руководством Карла-Йохана второй взвод закончил основную работу и теперь насыпал брустверы и маскировал их дерном. Кое-где уже успели соорудить лисьи норы и перекрытия в три-четыре слоя из земли и дерева. Конечно, на роль серьезного укрепления траншея пока не годилась, но Дирк подумал о том, что, если французам вздумается пристрелять свои полевые орудия по живой мишени, их ждет серьезное разочарование.
При его появлении кто-то крикнул, и мертвецы, бросив лопаты, стали строиться. Дирк лишь махнул им рукой, и те вернулись к работе. Лопаты мелькали в их руках, как лопасти авиационного двигателя. Профиль траншеи менялся на глазах, и Дирк позволил себе постоять несколько минут, наблюдая за оживленной работой. Никакому взводу было не по силам возвести рубеж так быстро, за считаные часы.
День выдался теплый, но никто из солдат не снял кителя, некоторые лишь закатали рукава. Бледные лица были совершенно сухи, ни капли пота. В работе не принимали участия только штальзарги, их огромные ковшевидные руки, вооруженные обоюдоострыми когтями, здесь не годились. Слишком уж неуклюжи для такой работы. Да и попробуй заставь штальзарга копать, если ты не тоттмейстер… Кейзерлинг расположил великанов своего отделения поодаль, и те возвышались неподвижными серыми статуями, равнодушно глядя себе под ноги.
– Все в порядке, ефрейтор? – спросил Дирк у Карла-Йохана, подходя ближе.
– Так точно, – отозвался заместитель, – успеваем. Между прочим, у нас уже почин.
Сам Карл-Йохан не работал, лишь наблюдал за тем, как орудуют лопатами другие.
– Умудрились ухлопать лягушатника? Да где ж вы его раздобыли? Мы всего два часа как расположились.
– Второе отделение постаралось, – ухмыльнулся обычно серьезный Карл-Йохан.
– Юнгер, конечно?
– Он.
Юнгер негласно считался лучшим снайпером взвода, так что Дирк не собирался удивляться. Это было в его манере.
– Но до французских позиций километров пять.
– Наблюдатель на нейтральной полосе. В воронке сидел. Две тысячи триста метров. Я сам запись в снайперской книжке заверил. Точно в яблочко.
Юнгер, как и прочие снайперы, предпочитал использовать на больших дистанциях громоздкий «T-Gewehr», тринадцатимиллиметровое противотанковое ружье, обладающее невероятно сильным боем. Тяжелая бронебойная пуля, способная с близкой дистанции пробить двадцать миллиметров танковой брони, попадая в человеческое тело, не оставляла раненых. Но Юнгер был требователен даже к себе, так что «в яблочко» бил при любой возможности.