– Раньше просто лаборанты ходили, брали образцы со склада, с конвейеров, делали анализы, результаты заносились в журнал, начальник смены и начальник лаборатории расписывались, – говорил Кравцов с раздражением. – Но потом стало понятно, что или в лаборатории засланный казачок, или кто-то подменил пробы. Поэтому пришлось ужесточить меры безопасности. Теперь по всему молочному комбинату установлены камеры наблюдения, по цехам ходит охрана.

– И что, эти меры дали какой-нибудь результат? – спросила я.

– Да, конечно, нашей продукцией перестали травиться, – ответил он, – только потом случилось кое-что почище. Наше предприятие питается электричеством с городской ТЭЦ. До него проложены четыре высоковольтных кабеля: два рабочих и два резервных. Кто-то прикрепил к ним в месте, где кабели выходят на эстакаду, что-то наподобие термитного заряда и поджег. Смесь прожгла оболочку, кабели замкнуло, причем все четыре, и предприятие на сутки осталось без электричества. Понимаете, что значит для молочного комбината остаться без электричества? У нас непрерывный цикл работ. Пока чинили кабели, пока бюрократические проволочки с ТЭЦ, испытания там всякие и разрешение на включение, у меня скисло шестьдесят тонн молока плюс одиннадцать тонн мороженого. Это миллионные убытки. Из кислятины потом понаделали творога, но кому, скажите на милость, нужно такое количество творога! Я потом рвал на себе волосы и бегал, не зная, куда его пристроить. Две тонны ушло в магазины, еще тонну спихнул в пекарню, а остальное по бросовым ценам отправили на птицефабрику.

– В каком месте были повреждены кабели, на территории предприятия или за его пределами? – спросила я.

– За территорией, в двадцати метрах от забора, – пояснил Кравцов, наливая себе в стакан виски, – там еще трубы теплотрассы из земли выходят. Ну ничего, пусть теперь только сунутся к ним. Я велел поставить там вышку с охранником, и если что, то пусть стреляет на поражение.

В кабинет резко вошла Юлия Матвеевна и недовольным голосом сказала, косясь на меня:

– Что же вы не идете, стол уже накрыт!

– Сейчас. Подожди. Видишь, мы разговариваем! – рявкнул на нее разгоряченный Кравцов. Его жена замерла с открытым ртом, а Аркадий Никифорович, поняв свою оплошность, быстро заговорил, вскакивая с кресла: – Извини, золотце, нервы ни к черту, сейчас спускаемся.

Кравцова, бледная, со сверкающими злобой глазами, молча удалилась. Я глянула на клиента. Он с тревогой смотрел ей вслед.

– Больше попыток повредить кабели не было? – спросила я, выводя Кравцова из задумчивости.

– Нет, к кабелям не прикасались, – ответил он, опускаясь обратно в кресло. Кожаная обивка под ним протестующее заскрипела. – Но дальше было еще хуже. Подряд две утечки аммиака из линий холодильно-компрессорной станции. Каждый раз приходилось эвакуировать по ползавода. Потом комиссия из МЧС и технадзора натянула меня по полной программе. Начальник охраны выгнал весь караул в полном составе.

– Вы не считаете утечки случайными, – уточнила я, – предприятие-то старое, износ оборудования и коммуникаций.

– Да проверяли мы. Линии намеренно были испорчены. В одном случае продувочный кран был вырван с «мясом». – Кравцов с досадой бухнул по столу кулаками. – Ох, поймать бы мне эту гниду! После утечек пришлось опять усиливать охрану, устанавливать дополнительные камеры и посты.

– Аркадий Никифорович, а почему вы решили, что опасность угрожает непосредственно вашей жизни? Когда вы это поняли? – спросила я.

– После убийства Геворкяна некто написал на воротах моего дома кровью «Готовься сдохнуть», – сказал Кравцов, глядя мне прямо в глаза. – Как вы считаете, угроза это или нет? Я думаю, что это самая что ни на есть угроза.