Я не стала прямо говорить Рустаму о своих подозрениях - рассудила, что для меня будет полезнее, если он станет чувствовать себя привольно, думая, будто никто его не раскусил. Прохладно приняла его приветствия, заверения в почтении и подарки. Хорошие подарки: дорогие ткани, благовония и книги - но всё это давно перестало быть ценностью для меня.
На самом деле, Рустам заявился совершенно не вовремя. Я довольно редко вижу своего первого внука - это беспокоит и печалит меня ужасно. Надо же было Дахи жениться на русской, да ещё поселиться с нею на её родине! Конечно, Эвелина - девушка неплохая. Приняла нашу веру и ведёт себя, вроде бы, прилично, но жить в такой дали от меня... Это разрывает мне сердце! Я как раз потихоньку начала внушать старшему сыну мысль, что негоже его ребенку расти так далеко от родной культуры, что здесь им будет намного легче и приятнее бывать наедине с женой... И тут явился шурин, джинн его раздери! Как будто нам своих проблем не хватает!

ЕВА

Какой странный человек нынче приехал к Терджану - не описать словами. Честно говоря, когда муж сказал, что пригласил брата, я представила кого-то вроде него самого: мужчину среднего возраста (а именно так я воспринимала супруга, хотя ему и исполнилось уже 50), высокого, сильного, бодрого... Но к нам явился настоящий старик. Седой, морщинистый, обрюзгший. В принципе, тут нет ничего удивительного: у них ведь с Терджаном целых десять лет разницы, но мне не хотелось верить, что мой муж через десять лет превратится в нечто подобное. Мне-то будет только сорок...
Взгляд у моего шурина был дикий, совсем не такой, как у его младшего брата. Мне даже показалось, что в нём присутствует злоба, как будто я сделала нечто дурное ему или его семье. А когда Рустам увидел нашего с Терджаном сына... Бог мой, клянусь, в этих чёрных очах полыхнула настоящая ненависть. Однако шурин быстро взял себя в руки, фальшиво улыбнулся и спрятал дурные чувства в многочисленных складках на лице.
Мне показалось, что Зойра не слишком рада появлению Рустама. Она держалась холодно, несмотря на то, что сам он, встретившись с нею, впервые за время пребывания в нашем доме улыбнулся вполне искренне. Он называл её королевой, истинной главой семьи и вообще, всячески умасливал. Но Зойра оставалась невозмутимой и от лести странного человека не таяла.
За столом братья беседовали о семейных делах: о смерти тёти Ферузы, о её воспитаннице Диле - взрослой, но нездоровой, недееспособной женщине, которую нынче сообща содержала вся семья, оплачивая её проживание в специализированном учреждении. Мой муж говорил, что это богоугодное дело - помогать слабым, а шурин утверждал, будто бы Господь не любит увечных, потому что ему нужно войско, а не горстка хромых инвалидов. Я старалась особенно не прислушиваться к разговору, потому что этот человек начал вызывать во мне серьёзное отвращение.
После обеда Терджан повёз брата и старших сыновей к себе на предприятие, а я отправилась посмотреть новое чудо: у нас в городе недавно открылся католический костёл. Это, конечно, не православный храм, но для меня уже большой праздник и радость. Так или иначе, я верила, что это тоже дом Христа.
Хаджи пришлось оставить дома: Зойра, конечно, категорически запретила мне водить его в иноверческий храм. Как только она услыхала о том, что за учреждение строится в одном из живописных районов города, то сразу провела со мной беседу в категорическом тоне.
- Брось, Зойра, - уговаривала её я. - Что дурного случится, если ребёнок посмотрит на необычный памятник современной европейской архитектуры?