– О’кей, – кивнул Пит.

Пока он ходил за колодой и коробкой фишек, Абернати придвинул к столу три стула: самый удобный – для Лурин Рей.

– Только никакой болтовни во время игры! – строго приказал Пит своей подружке.

Когда карты были розданы, снаружи донесся колокольчик коровы, которая тащила тележку Тибора Макмастерса. Снаружи было темно, и дорогу перед тележкой освещала ее единственная фара.

Корова остановилась у двери, и Абернати торопливо положил свои карты на стол.

– Пойду открою, – сказал он.

Он вскочил, чтобы впустить внутрь прославленного художника, работавшего на Служителей Гнева.

Сидя на тележке, Тибор Макмастерс наблюдал за игрой и дивился происходящему. Игроки постоянно что-то приговаривали – каждый произносил свой неповторимый набор фраз, которые, как быстро заметил калека, большого смысла не имели – были скорее просто междометиями, шумовым оформлением игры. Все внимание игроков было сосредоточено на картах, однотипные реплики служили средством еще больше углубиться в игру.

Переговорить с христианским священником Тибору удалось лишь во время небольшого перерыва.

– Святой отец, – сказал он, неприятно удивившись нервической визгливости своего голоса.

– Да, я слушаю, – отозвался Абернати, пересчитывая голубые фишки.

– Наверно, вы уже слышали, что я должен направиться в Странствие.

– Слышал, слышал.

Тут Тибор произнес заранее продуманную фразу, каждое слово которой было десять раз взвешено:

– Сэр, если я перейду в христианство, мне не понадобится совершать Странствие.

Беспечный вид разом слетел с Абернати. Он быстро поднял глаза на Тибора, оглядел его цепким взглядом и спросил:

– Вы что, до такой степени боитесь?

Теперь и остальные уставились на Тибора – он ощутил на себе неподвижные изучающие взгляды Лурин Рей и Питера Сэндза.

– Да, – ответил он предельно просто.

– Зачастую, – произнес Абернати, беря новую колоду и начиная энергично тасовать ее, – опасения и страх суть только проявления нашего скрытого чувства вины – весьма косвенное проявление.

Тибор на это ничего не сказал. Он ждал более отчетливой реакции, внутренне приготовившись выслушать любые неприятные слова – и выслушивать их, быть может, довольно долго. Священники – народ странный и весьма болтливый. В особенности христианские священники.

– В вашей Церкви Служителей Гнева, – сказал Абернати, – не существует традиции публичной или тайной исповеди.

– Вы правы, не существует. Однако…

– Я не намерен оспаривать решения вашей церкви или сманивать на свою сторону ее прихожан, – твердым тоном продолжил Абернати – с металлическими нотками в голосе. – Вы служите отцу Хэнди, а стало быть, он волен посылать вас, куда ему заблагорассудится.

– А вы вольны подчиниться ему или оставить службу, – добавила Лурин. – Отчего бы вам просто не уйти со службы?

– Куда мне уйти? – спросил Тибор. – На все четыре стороны? В безвоздушное пространство?

– Христианская церковь, – вещал Абернати, – всегда готова принять в свое лоно любого человека. Вне зависимости от состояния его души и внутренней готовности к глубокому восприятию нашей веры. Достаточно лишь желания принять христианство. Но в данном случае – а сейчас я говорю не от себя лично, а как рупор божественного голоса – я подозреваю, что, открывая двери нашей церкви, я дам вам возможность увильнуть от исполнения вашего духовного долга… Или, если говорить предельно точно, дам вам возможность осознать самому и признаться в том мне, что в глубине души вы пестуете желание увильнуть от исполнения своего духовного долга.

– Но это же долг перед ложным учением! – удивленно запротестовала Лурин Рей. Ее темно-рыжие брови недоуменно взлетели. Она обратилась к Тибору: – Похоже, перед нами проявление солидарности всех священников. Что-то вроде «профессиональной этики».