– Ведьмина скала, – чуть слышно прошептал он, откидываясь на троне и расслабляясь.

Порыв ушел. Сила сделала свое дело. Теперь очередь была за охотниками.

… За сотни миль от этого места предводитель охотников за головами повел носом, как охотничья собака, учуявшая дичь. Он прислушивался к своему «внутреннему голосу».

– Я понял, Всемогущий! – произнес он и, протрубив в рог мохнатого овцетигра, указал концом короткого копья в ту сторону, где скрывался Главный жрец «Храма Ожидания».

– Вперед! – прорычал предводитель, подгоняя своих людей болезненными ударами древка копья.

«Плоскуны» считали, что их жертва никуда не денется. Они вились вокруг Замойски, как хищные птицы, едва не касаясь его гравилыжами. Они ничего не соображали. И соображать не хотели. «Кайф – это насилие».

Восемь человек и два пистолета. Бог ты мой, прикинул Замойски, они еще не знают, на кого наткнулись. Лишь бы время встречи не пропустить. Надо заканчивать с ними быстрее.

Главарь «плоскунов» – детина лет сорока пяти с возвышающейся на метр копной светящихся волос, заложил вираж и едва не скользнул по плечу Замойски. Лыжи двигались все медленнее, видимо, компания решила перейти к активным действиям. Три девчонки и пять парней визжали все громче.

«Опасность в парке – двадцать девять единиц», – захлебывался «хрустальный глаз».

Замойски рассчитал траекторию движения. Ловким движением руки он подцепил лыжу главаря, и тот рухнул на мягкую траву с двухметровой высоты, выронив пистолет. Не прекращая движения, Джон подпрыгнул, ногой зацепил лыжу, на которой стояла девчонка с пистолетом, и одновременно плечом снес третьего «плоскуна» с оружием. Последний пистолета не выпустил. Упав, он хотел было направить его в сторону противника, но Замойски небрежным взмахом ноги рубанул его каблуком по голове. Пусть отдохнет в реанимационном контейнере.

Главарь, позабыв о пистолете, вскочил и выхватил вибронож.

Черт, опоздаю, подумал Замойски. Сделал ложный выпад. Главарь отпрянул и получил уже настоящий удар кулаком в челюсть. Челюсть треснула, ломаясь в двух местах. В реанимационный контейнер! Кто еще желает?

Больше в контейнер не желал никто. С визгами «плоскуны» разлетались. Они издавали вопли ужаса и радости. Развлечение им пришлось по душе. Пусть жертвами стали их приятели, но все равно зрелище было достойное. «Кайф – это насилие!»

Замойски перевел дыхание и посмотрел на часы. Может еще успеть…

Трансвестита по кличке Фита Замойски приметил у бара «Дальний Запад», приютившегося в глубине СТ-проекции, изображавшей падающую десятибалльную океанскую волну… Впрочем, СТ-проекцияли? Замойски коснулся рукой поверхности и ощутил воду.

Фита стоял рядом с тремя «девочками» (или мальчиками – кто их разберет теперь) под волной. Здесь собрались «съемные» – те, кто пришли отдаться ради удовольствия. Настоящие жрицы любви обитали с другой стороны бара – под шестиметровым индейским барабаном, по которому беззвучно колотили палочки.

«Нежный проспект» хотя и меньше всего походил на проспект в общепринятом смысле этого слова, но свое название оправдывал он был центром телесных увеселений. Хотя тут имелись и залы с нейроактиваторными возбудителями, и садомахи – на компанию или в одиночку, но все-таки главным предназначением этого места было удовлетворение телесных потребностей. Все прогнозы об отмирании секса после изобретения нейростимуляторов, воздействующих непосредственно на центры удовольствия, и сенсориков не оправдались. Все равно людей тянуло к противоположному полу или к своему собственному, а то и вообще к существам без пола – дело вкуса. Так что «Нежный проспект» пользовался популярностью. Сюда приходили позабавиться с представителями древнейшей, но так и не сдавшей свои позиции профессии, но можно было и просто познакомиться с кем-то. Это место было идеальным для встречи с агентурой. Здесь было много всякой всячины, был такой замысловатый городской рельеф, толпилось такое количество народа, что никакие встречи не казались странными и не работали никакие контролькамеры.