– Ты берешь мои деньги и спрашиваешь, почему я до сих пор здесь? Вот поэтому. – Я повернулась спиной и стала мыть чашки, выливая воду и снова наполняя их.

– Мне очень жаль насчет твоей дочери, – тихо сказал он. – Уверен, что ты найдешь ее. Дай мне знать, если я могу чем-то помочь.

Я закрыла глаза, снова открыла их, и образы Риорданов за окном вдруг расплылись и подернулись мутной пеленой. Я высморкалась, вытерла нос и глаза и расставила посуду на полки, а Нед уже говорил с Эйбом. Потом скрипнули половицы, и тихо закрылась дверь. Я смотрела на крыши и шпили и думала о вечном движении города в темноте внизу. Как легко было бы скользнуть в его глубины и унестись прочь.

По воскресеньям рынок не работал. Мы не очень-то любили ходить в церковь – в последний раз мы всей семьей пришли на похороны матери в Сент-Брайде, поэтому Эйб глядел на меня немного дольше обычного, когда я вышла в хлопчатобумажном платье с цветочным рисунком. Я ходила в церковь только на Рождество вместе с Кезией, Уильямом и детьми – мы устраивались на маленьких скамьях вместе с испанцами, ирландцами и чернокожими, пели, слушали, молились и старались успокоить детей, истосковавшихся по рождественскому пудингу с изюмом и жареному гусю. Но я не ходила к ним на рождественский ужин и всегда покупала курицу по пути домой, чтобы разделить ее с Эйбом.

– В церковь? – спросил Эйб, когда я объяснила ему, куда направляюсь. – Зачем?

– Я иду вместе с Кезией, – солгала я и сменила домашний чепец на уличный, чтобы не смотреть на него. – Почему бы тебе сегодня не навестить Кэтрин? Поиграешь с ребенком, он быстро растет.