Арност приобнял задремавшую в убаюкивающей обстановке Иву, чьи светло-русые волосы приобретали какой-то новый, по волшебному бронзовый оттенок. Ученик врача изучающе разглядывал лица собравшихся, все старался разгадать, что у них на уме. Эту забаву Арност любил пуще любой другой, но в какой-то момент в глазах потемнело, даже костер потух, будто от сильного северного ветра, и луна потонула в плотном океане космоса, беззвездного и холодного.

Встряхнув головой, юноша огляделся, горожане по-прежнему сидели вокруг, пили, разговаривали и просто отдыхали, но их лица исказила темнота! Арносту показалось, что вместо привычных черт головы людей обрели иные – черты мертвецов. Глаза выпали из глазниц, кожа побледнела, начала гнить и чернеть, зарабатывая все новые и новые гнойники, зубы выпали, волосы сдуло ветром. Арноста окружали ничего не подозревающие мертвецы, которые будто не замечали никакого уродства, не замечали торчащих костей черепа своих соседей и собеседников.

«Пусть бог не вмешивается».

Гораций Флакк Квинт

28 ноября, 1351 год

Руки покрылись мозолями, сажей и порезами. Арност не помнил, откуда они взялись, словно они были на них всегда. Арност не помнил чистого неба, не помнил зеленых полей. Лекарь смотрел на все еще пыхтящие дымом и смрадом сожженья кострища, сидя на коленях по локоть в копоти и грязи, смешанной с кровью и дождевой водой после только что начавшегося дождя.

Из бесконечного единого полотна туч лило, как из ведра – в самом буквальном смысле этого выражения. Литры воды разбивались о землю с наслаивающимся стуком, будто молоты целой армии, павшей в неравном бою, оглушительно бились о деревянные щиты. Арност ничего не слышал, даже гула ветра – лишь пульс непогоды.

На пригорке поодаль от наваленных побелевших углей показался остов всадника. Арност присмотрелся, но разглядеть деталей не сумел. Вода заливала глаза, сложно было разомкнуть веки шире прищура. Но всадник казался необычным.

Ударила молния. Небо поразило яркой мимолетной вспышкой, кривыми узорами, разошедшимися с севера на юг, ускользнув куда-то за горизонт. Лекарь стал считать. Раз, два, три…

Прогремел гром такой силы, что сердце в груди замерло на целые секунды, а птицы в ужасе покинули укромные места средь ветвей густого леса неподалеку.

– Смерть, смерть, смерть. Мелодия усопших, о смерть, о дивная смерть.

Арност дрогнул, задержал дыхание, стал оглядываться. Рядом никого не оказалось, а всадник с пригорка исчез. Лужа под ногами задымилась сильнее потушенных ливнем костров, чьи хвосты окончательно прибило к земле дождем.

Ученик врачевателя вскочил, будто земля обожгла его сквозь одежду. Под ногами заклубилось еще больше плотного дыма, он достиг бедер, груди и вот-вот намеревался утопить в себе одинокого молодца. Спустя минуту Арност уже был закован в тюрьме непроглядной серости. Серее могло быть лишь его собственное душевное состояние.

– Ты говоришь на языке смерти? Можешь не отвечать.

Голос незримого незнакомца расслаивался, просачиваясь сквозь хмарь пепла. Арност заметил, что дождь прекратился, даже его эхо не доносилось через завесу. Молодой человек сдвинул брови к переносице, зрачки сузились, сконцентрировавшись на двух тусклых огоньках, подернутых серостью.

– Мне есть, что показать тебе, Арност.

Огоньки моргнули, зажглись ярко-ярко, разгоняя тьму, но Арност так перепугался, что крик вырвался из его горла, раздирая слизистую.

Юный лекарь очнулся в кровати, совсем один в своей комнате. Из окна на пол и стены падали утренние лучи осеннего солнца.

Арност спустился по лестнице, учуяв доносящийся снизу запах мирры и камфоры, мазей и болезни… У последнего была особая харизма, отталкивающая многих людей, отчего профессия лекаря делалась весьма редкой. Запах приближающейся смерти, вонь слабости и нотки безнадеги.