Он использовал зулусское слово «умфаан» и пришлось перевести его ей.
– Расскажите о животных. – Сантэн не хотелось, чтобы он замолкал. Его голос и рассказы она могла бы слушать вечно. – Расскажите о львах и тиграх.
– Тигров там нет, – улыбнулся он, – а львов много.
Даже руки Анны, занятой ощипыванием птиц, замирали, когда Майкл описывал охотничий лагерь в вельде, где их с дядей Шоном осаждал львиный прайд и им всю ночь пришлось держать головы лошадей, защищая и успокаивая их, а большие кошки бродили у границы освещенного пространства взад и вперед, пытаясь выгнать лошадей во тьму, где те стали бы легкой добычей.
– Теперь про слонов.
И он рассказывал об этих умных животных. Описывал, как они движутся своей медленной сомнамбулической походкой, помахивая огромными ушами, чтобы охладить кровь, и подбирая хоботом землю, чтобы принять пылевую ванну. Рассказывал о сложной социальной структуре слоновьих стад, о том, как старые самцы укрываются от общего шума.
– Точно как твой отец, – заметила Анна.
Как старые бесплодные слонихи берут на себя роль нянек и повитух; как строятся отношения крупных животных друг с другом, отношения почти человеческие, длящиеся целую жизнь; об их странной одержимости смертью, о том, как, убив охотника, который их преследовал и ранил, они нередко забрасывают его тело зелеными листьями, будто пытаются искупить свою вину. Он объяснил, как стадо помогает раненому слону: другие слоны хоботами удерживают его на ногах, подставляют свои большие бока, а когда слон, наконец, падет, то, если это самка, самец громоздится на нее, словно актом осеменения пытается отсрочить смерть.
Последние слова разрушили для Анны очарование услышанного; она вспомнила о своей роли дуэньи и пристально взглянула на Сантэн.
– Дождь кончился, – строго сказала она и начала собирать ощипанные тушки голубей.
Сантэн огромными, сияющими темными глазами продолжала смотреть на Майкла.
– Когда-нибудь я отправлюсь в Африку, – негромко сказала она, и он ответил на ее взгляд и кивнул:
– Да, когда-нибудь.
Они словно обменялись клятвой. Взаимное решение, твердое и понятное обоим. В это мгновение она стала его женщиной, а он – ее мужчиной.
– Пошли, – настойчиво сказала Анна от дверей амбара. – Идем, пока снова не начался дождь.
Оба с видимым усилием встали и последовали за ней в мокрый, пронизанный дождем мир.
Они плелись на налитых свинцом ногах по аллее к шато, шли бок о бок, не касаясь друг друга, но так остро ощущая взаимное присутствие, как будто обнимались.
И тут в сумерках показались самолеты, низкие и стремительные, рев их моторов, когда они пролетали над головой, поднялся до крещендо. Впереди шел зеленый «сопвич». С этого угла голова Эндрю им не была видна, но виднелись пробоины в ткани крыльев – следы пуль «шпандау», разрывавших корпус.
На пяти самолетах, следовавших за Эндрю, тоже остались следы обстрела. В их крыльях и фюзеляжах светились прорехи и отверстия.
– День был тяжелый, – сказал Майкл, запрокинув голову.
Еще один «сопвич» шел за остальными, его двигатель кашлял и захлебывался, за самолетом тянулся след пара; крыло, у которого была перебита тяга, торчало под углом. Сантэн, глядя на этот самолет, вздрогнула и прижалась к Майклу.
– Кто-то сегодня погиб, – прошептала она. Он не знал, что ей ответить.
– Завтра вы тоже полетите с ними.
– Не завтра.
– Ну, тогда послезавтра или послепослезавтра.
И снова отвечать не требовалось.
– Мишель, о Мишель! – В ее голосе звучала физическая боль. – Я должна встретиться с вами наедине. У нас может никогда, никогда не быть другой возможности. Отныне мы должны каждую драгоценную минуту жизни проживать так, словно она последняя.