…Дружеская вечеринка из застолья потихоньку перешла в творческую фазу. Как и за столом, центром всего был Пушкин, который, пожалуй, уже смирился с общепринятым статусом великого поэта. Он балагурил, много смеялся, по-доброму подтрунивая над друзьями. В этом с ним мог потягаться один лишь Баратынский, которому тоже опасно было класть палец в рот. Но даже он, в конце концов, умолк, очарованный Александром Сергеевичем.

Пушкин был почти прекрасен, когда читал:

Туман киселем лежал в ложбинах и оврагах, цепляясь своими драными краями за ветки деревьев, уже успевшие окраситься первым осенним золотом, и гранитные валуны, которые в эту пору выглядели по-особенному таинственно. Из-за утеса, что высился вдалеке, поднималось ярило, спешащее обогреть землю теплом бабьего лета. Вот его лучи коснулись верхушек мохнатых лиственниц. Потом солнечные зайчики блеснули в листве осин и берез, вдруг задрожавших под дуновением легкого ветерка. И, наконец, первый луч упал на подлесок, где сладко досыпали примостившиеся на мокрой траве туманные облака. Они дрогнули, зашевелились и начали свой полет к небу…

Иван полюбил эту ранешнюю пору еще с детства. Когда братья и сестры досматривали свои последние сны на полатях, он выбегал во двор, взбирался на лестницу и смотрел, как солнце пробуждает землю. «Петушок ты наш – ласково говаривала бабушка Нюра, гладя своего любимца по вихрастой голове – И не спится тебе спозаранку, понежился бы еще – А потом, тяжело вздохнув, добавляла – Весь в батьку пошел…».

Да, Матвей Осипович Мякишев, не относился к лежебокам. Вставал он с первыми петухами, когда горизонт только начинал бледнеть. А спать укладывался последним, скрупулезно осмотрев свои дворовые владения и проверив надежность засовов и замков. Трудягой он был завидным. Одним из первых в Санарке он возвел деревянный пятистенок на высоком каменном фундаменте. Односельчане еще жили в своих смрадных землянках, а семья Мякиша, так за глаза завистливые земляки называли Матвея Осиповича, уже справляла новоселье. И все-то у него ладилось, не смотря на все тяготы казачьей доли. Служебные отлучки из дома случались часто. И всякий раз, возвращаясь домой, он с удвоенной силой принимался за домашние дела. Эти хлопоты его однажды и сгубили. Отправившись в бор за строевым лесом, домой он уже не вернулся. Что произошло там, никто так и не узнал. Однако, нашли его уже остывшим и изглоданным лесным гнусом под большим лиственничным бревном, переломившим мощный хребет трудолюба.

И четырнадцатилетний Иван остался за старшего мужика в доме. Рос он крепким и скороспелым. Поэтому женили его рано, в 16 лет. Для этого казачья вдова Зоя Степановна Мякишева даже испрашивала специального разрешения у войсковых начальников и троицких священников. Такое разрешение на женитьбу малолетка было получено, и на яблочный спас 1822 года в дом Мякишевых вошла молодая хозяйка – дочь урядника Ерофея Степанова, восемнадцатилетняя Анна.