– Тогда все датчане переправятся через реку.

– И нападут на нас, – добавил Финан.

Я знал: Алдхельм думает об отступлении. Позади нас, на севере, холмы повыше обещали лучшую защиту. И может быть, если мы отступим достаточно быстро, то сможем переправиться через Темез прежде, чем датчане поймают нас и уничтожат. Потому что, если люди Альфреда не придут, мы наверняка умрем.

В это мгновение я ощутил, как холодная змея-смерть скользит у моего сердца, которое стучало, как военный барабан.

«Проклятие Скади», – подумал я – и внезапно понял, на какой огромный риск я пошел. Я исходил из того, что датчане будут делать в точности то, чего я от них хочу, и армия восточных саксов появится как раз в нужный момент, но вместо этого мы застряли на низком холме, а наш враг становился все сильнее.

На дальнем берегу реки все еще виднелась огромная толпа, но меньше чем через час вся армия Харальда переправится через реку. Я почувствовал приближение неминуемой катастрофы и страх полного поражения. Припомнилась угроза Харальда ослепить меня, кастрировать, а потом водить на веревке – и пальцы коснулись амулета-молота и погладили рукоять Вздоха Змея.

– Если войска восточных саксов не появятся… – начал Алдхельм подчеркнуто мрачным голосом.

– Слава богу! – перебила позади нас Этельфлэд.

Потому что у далеких деревьев мелькнуло отражение солнечного света в металле.

И появились новые всадники. Сотни всадников. Армия Уэссекса пришла.

А датчане попали в ловушку.

Поэты преувеличивают. Они живут словами, и мои домашние барды боятся, что я перестану швырять им серебро, если они не будут преувеличивать. Я помню стычку, в которой погибла, может, дюжина людей, но в пересказе поэтов убитых насчитывается тысячи. Я вечно кормлю воронов в этих бесконечных декламациях, но ни один поэт не смог бы преувеличить резню, что произошла в День Тора на берегах реки Уэй.

К тому же это была быстрая резня. Большинство битв начинаются не сразу, требуется время, чтобы обе стороны собрались с духом, обменялись оскорблениями и понаблюдали, что собирается сделать враг. Но Стеапа, возглавляя семьсот воинов Альфреда, увидел неразбериху на южном берегу реки и, как только собрал достаточно человек, ринулся в конную атаку.

Позже Стеапа рассказал, что Этельред хотел подождать до тех пор, пока не подтянутся все семь сотен, но Стеапа не обратил внимания на его совет. Он начал атаку с тремястами воинами, позволив остальным догонять их, выезжая из-за деревьев на открытую местность.

Три сотни воинов атаковали тыл врага – наименее рьяную часть войска Харальда, которая ожидала своей очереди переправиться через реку. То были увальни, слуги и мальчики, женщины и дети, и почти все они были обременены награбленным. Никто из них не был готов к бою; никакой «стены щитов», у некоторых вообще щитов не оказалось.

Датчане, что больше всех рвались в битву, уже переправились через реку и строились, чтобы атаковать холм. У них ушло некоторое время для осознания того, что на дальнем берегу реки началась ужасная бойня.

– Это было все равно что убивать поросят, – позже сказал мне Стеапа. – Много визга и крови.

Всадники врезались в датчан.

Стеапа возглавлял гвардейцев Альфреда, моих оставшихся людей и закаленных в битве воинов из Вилтунскира и Суморсэта. Они жаждали боя, скакали на хороших лошадях, были вооружены лучшим оружием, и их атака учинила хаос.

Датчане, не в силах построиться «стеной щитов», попытались бежать, но единственное безопасное место находилось по другую сторону брода, а брод перекрыли люди, ожидавшие переправы. Поэтому паникующий враг рвал собственных воинов, уничтожив любой шанс на то, чтобы составить «стену щитов», а воины Стеапы – огромные всадники – рубили, полосовали и кололи, прорубая себе путь через толпу.