Первыми из-за поворота вынеслись охотничьи собаки. Рыжие, лохматые, ошейники утыканы бронзовыми шипами. Глаза у псов красные, взгляд застывший. Сразу видно – их бьют и морят голодом, чтобы превратить в зверей-убийц.

Следом за собаками показался отряд воинов. Все как один смотрятся устрашающе: одеты в нагрудники и юбки из черной сыромятной кожи, вооружены тяжелыми копьями и остро наточенными бронзовыми кинжалами. Несмотря на жару, за плечами, будто паруса, развеваются черные плащи. Лица серы от сажи. У Гиласа чуть ноги не подкосились. Ему ли не знать, что это за воины? Между ними на колеснице, запряженной двумя вороными конями, едет вождь.

Пока отряд с грохотом поднимался в крепость, Гилас успел разглядеть глаза с тяжелыми веками и торчавшую вперед жесткую черную бороду. Что-то в лице этого человека показалось знакомым. У Гиласа по коже побежали мурашки.

– Опусти голову, – прошипел Зан и ткнул Гиласа локтем в ребра.

Тот в ужасе перевел взгляд с вождя на татуировку у себя на предплечье.

– Нет, это не Гора, – прошептал он. – Это ворон.

– Ясное дело! Что же еще? – вполголоса ответил Зан. – Креон – сын Короноса. Ворон – это он.

Гилас будто в пропасть рухнул.

Теперь он раб в шахтах Воронов.

Узнают, что мальчик здесь, – вмиг прикончат.

Гилас вздрогнул и проснулся. Солнце еще не встало, но остальные уже готовились выходить. Его будить не стали. Если новенького побьют, какое им дело?

Торопливо отрезав несколько полосок ткани от туники, Гилас обвязал их вокруг головы и колен, как другие мальчишки. Потом смастерил набедренную повязку и убрал осколок обсидиана в складку на поясе.

Тут Жук сказал, что надо взять еще одну тряпку.

– Спустимся в яму – помочись на нее и обвяжи вокруг носа и рта, а то пыли наглотаешься.

– Спасибо, – кивнул Гилас.

Оказалось, «яма» – это две шахты, прорытые в склоне холма. Одна пошире – есть где вытянуть руку. Сверху перекинуто бревно, к которому привязана веревка. Должно быть, это что-то вроде шкива. Вторая шахта ýже. Перед ней выстроилась очередь из мужчин. Один за другим рабы спускаются на глубину. Многие в зеленоватых шрамах, а кое у кого не хватает пальцев на руках и ногах. Глаза у всех красные, на лицах застыло тупое отчаяние.

– Кто такие? – спросил Гилас у Жука.

– Молотобойцы, – вполголоса ответил египтянин. – От этих лучше держаться подальше.

Пока стояли в очереди, Гилас разглядывал воинов, охранявших шахты. Над головой угрожающе возвышалась крепость Креона. Гилас попытался себя ободрить. Вороны ведь думают, его в живых нет: утонул в Море еще прошлым летом. Но бодрости что-то не прибавилось. Тут Гилас заметил, что рабов вокруг намного больше, чем надсмотрщиков и стражников, и спросил Зана, почему невольники не поднимут бунт.

Зан только глаза закатил.

– В яме девять уровней, понял? Строптивых отправляют на самый нижний.

– И что с того?

Зан не ответил. Бросил щепотку песка через плечо и плюнул три раза.

– Это чтобы ловцов отпугнуть, – прошептал Мышь, сжимая свой амулет. Слюнявый нервно теребил костлявые ключицы и обливался потом. Жук бормотал египетское заклинание.

Гилас спросил Мышь про амулет, и младший мальчик объяснил:

– Подземные полевки умные. Заранее чуют, когда будет обвал, и убегают. У Зана тоже есть амулет – палец молотобойца.

– Заткнись, Мышь! – рявкнул Зан.

Тут стоявший впереди молотобоец обернулся и заметил Гиласа. Да это же мужчина с перебитым носом!

– Ты ликонианец, – понизив голос, произнес он.

У Гиласа сердце ухнуло в пятки.

– Даже не спорь. У тебя выговор тамошний. Говорят, прошлой весной у Воронов в Ликонии были какие-то неприятности. Убивали Чужаков, но одного так и не поймали.