В следующий момент она вскрикнула и выпустила тетрадку из рук. Кривые линии сложились в слова.

"Беги… если можешь… тебя уже ищут…"

Тетрадка упала в прошлогоднюю листву, закрывшись. Широко распахнутыми глазами Полина смотрела на коричневую обложку собственного дневника, чувствуя, как холод внутри делает ее слабой. Она попыталась встать, но не смогла.

Откуда-то налетел ветер. Подлесок заволновался, где-то в ветвях отчаянно застрекотала сорока, торопливо убираясь прочь. Снова открыв тетрадку, ветер перелистал страницы и остановился на том самом месте, с каракулями. И стих.

Теперь, с расстояния в полтора метра, среди крючков и палочек читалось совсем другое, чем прежде:

"Ему нужна ты… только ты…"

Всхлипывая, Полина пыталась перебраться через бревно, подальше от тетрадки, но ужас сделал ее мышцы непослушными.

– Я больна, – бормотала девушка, пытаясь не стучать зубами. – Я больна, больна, больна…

Если бы кто-нибудь сейчас увидел ее лицо, то наверняка испугался бы тоже. Оно стало неестественно бледным, почти белым, а губы приобрели синеватый оттенок.

Попытки убедить себя в том, что увиденное – не более, чем игра воображения, – ничем не увенчались. Полина верила своим глазам. И, даже пытаясь овладеть собой и убраться прочь, не могла отвести взгляд от разрисованного листа.

Еще одно смещение фокуса привело к тому, что предыдущие слова вновь распались на бессмысленные каракули. Зато проступили новые:

"Встреча с ним для тебя означает смерть. Беги."

Сейчас буквы казались особенно четкими и большими.

Наверное, существует какой-то предел ужасу, даже сверхъестественному. В какой-то момент Полина обнаружила, что может двигаться. Ноги и руки казались нечувствительными, чужими, но во всяком случае они повиновались.

Из своего бегства девушка мало что запомнила. Ветки, хлещущие по лицу, потерянный шлепанец, колючки акаций, оставляющие царапины на плечах… Она остановилась лишь возле дома.

К реальности ее вернули самые обычные вещи: безмятежность летнего полдня, маленькая собачка, только что выпущенная хозяевами из квартиры и торопливо обнюхивающая каждый кустик, спокойно шагающие по улице прохожие…

Прохожие, кстати, с любопытством поглядывали на Полину. Необычность ее поведения, наверное, здорово бросалась в глаза. Равно как и отсутствующий шлепанец.

Проведя ладонью по лбу, девушка оглянулась. За ней никто не гнался – впрочем, этого она и не ожидала. Однако то, что произошло в лесу, было гораздо страшнее.

А что произошло в лесу?

Полина присела на бетонные ступеньки крыльца. Сейчас она не могла бы заставить себя идти дальше. От ударов сердца содрогалось все тело, руки и ноги вновь стали безвольными, словно у тряпичной куклы; ее мутило. Подобное состояние она однажды испытывала во сне – в какой-то бредовой игре воображения, – но тогда она просто проснулась, и кошмар развеялся. А теперь все было на самом деле.

Что было?

Голос рассудка наконец достучался до находящегося в ступоре сознания. Что было? – спросила себя Полина.

Она нарисовала какую-то ерунду, затем в абстрактном узоре линий ей что-то привиделось и напугало ее до чертиков. Но ведь ничего страшного не произошло! Вообще ничего не произошло!

Сама того не замечая, Полина всхлипнула.

Строки, которые на ее глазах сложились из бессмысленных загогулин, пришли откуда-то извне. От твердой уверенности в этом девушка избавиться не могла, несмотря на все свои усилия. Так в большинстве случаев человек безошибочно определяет свой почерк среди сотен других, особенно если эти другие значительно отличаются.

Это был не ее почерк. Фразы, привидевшиеся на листе, принадлежали кому-то другому.