. Св. Христофор и апостолы Петр и Павел Мантеньи из капеллы Оветари в церкви Эремитани в Падуе – «это образы простых мужественных людей, полные героической силы и высокого человеческого достоинства»[43]. В образах Мантеньи воплощены «цельные, мужественные, энергичные человеческие характеры»[44], их позы «полны достоинства», лица «красивы и благородны»[45]. Св. Яков Мантеньи из капеллы Оветари призван «на служение… большому делу, на борьбу за него, на гибель ради его победы»[46], в его образе «столько героической силы»[47]! Мантенья, по Знамеровской, представляет себе Древний Рим как «эпоху гражданской доблести и героизма»[48]. «Мантенья, – пишет она, – уловил дух времени и с его величием, с его пафосом, с его героикой слил реальное величие, пафос и героику такой блестящей и вместе с тем глубоко драматичной эпохи, какою в целом являлась эпоха Возрождения»[49]. «Шествие св. Якова на казнь» выделяется в современном ей искусстве, «развивая ту же героическую сторону легенды о человеке-борце, бестрепетно идущем навстречу гибели ради торжества дела, которому он служит»[50]. «Яков спокоен, его фигура и лицо полны сдержанности и благородства. Это… сильный духом человек»[51], – констатирует ученый. «Оба (Мантенья и Донателло. – А.М.), – заключает Знамеровская, – стремятся к воплощению в искусстве героического, волевого, мужественного человека-борца, образу которого Мантенья придает неукротимые и суровые черты»[52]. Предполагаемый автопортрет Мантеньи («Гигантская голова» из капеллы Оветари), по мнению Знамеровской, передает «волевой, строптивый характер, суровую душу и страстный темперамент»[53]. Мантенья, по мнению ученого, представляет себе «драматическую и жестокую борьбу как суровую сущность жизни»[54]. А о св. Себастьяне Мантеньи из Лувра она пишет, что «как обычно, герой Мантеньи прежде всего гордый и сильный борец»[55]. В картине «дальний план противоположен первому плану, как внешняя сторона жизни ее суровой сущности – борьбе противоречий, страданию и героизму, гибели и победе человека-борца, носителя возвышенных идей и стремлений»[56]. В пределле алтаря церкви Сан-Дзено в Падуе «рассказана трагическая история Христа, осмысленная в гуманистическом плане как история героического борца за благо человечества»[57]. В «“Триумфе Цезаря” из коллекции дворца Хэмптон-Корт в Лондоне ликование» зрителей триумфа «связано с эпохой Возрождения, с ее стремлениями, борьбой, героикой и победами»[58]. А рассматривая бронзовый бюст Мантеньи в церкви Сант-Андреа в Мантуе, Знамеровская замечает: «Перед нами борец, всю жизнь (он. – А. М.), не останавливаясь перед трудностями, стремился к пониманию жизни и к правде в искусстве»[59].

Безусловно, в создаваемых ученым образах Мантеньи и персонажей его произведений можно найти много родственного с героями «кавказской» трилогии Знамеровской. Это не говорит об отсутствии у нее объективности. Она выбирала для себя такого героя, который был бы близок по духу ей самой и тем, чьей статью, силой, мужеством, ловкостью и беззаветной храбростью она любовалась на Кавказе.

В других книгах Знамеровской «кавказских» десятилетий ее жизни эта героика тоже присутствует. «Караваджо» вышел в 1955 г.; возможно, на формирование образа художника в сознании автора повлияла первая поездка на Кавказ в 1954 г. Неслучайно она пишет, что «неравная, жестокая борьба с торжествующими силами феодальной реакции придала им (произведениям Караваджо. – А.М.) боевой, суровый характер и определила формирование страстной и неуравновешенной натуры Караваджо и трагичность его судьбы»