– Ты нашла свою дочь, это невероятно, потрясающе. Но, умоляю, не бросайся с места в карьер. Ты должна потихоньку ее приручить, иначе рискуешь снова ее потерять, на этот раз навсегда. Ведь ты ее совсем не знаешь. Только представь, как бы ты сама отреагировала, если бы кто-нибудь встал перед тобой и заявил: «Привет, я твоя мать, мы не виделись с тобой двадцать два года, и, возможно, ты никогда обо мне не слышала. Но все это не важно. Главное, я знаю, что ты моя дочь. Давай обнимемся, детка!» Да она примет тебя за одержимую или психопатку и будет права!

Изабелла убедила меня. Мы решили, что вместе будем продумывать каждый ход.

Но когда ресторан почти опустел и обычных клиентов сменили ночные завсегдатаи, которым не спится, и они приходят сюда пропустить последний стаканчик, соблазн сделать признание овладел мной с прежней силой. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы запретить себе ринуться с объятиями к дочери.

Весь вечер я просидела в укромном уголке, в глубине зала. Мой столик Гортензия не обслуживала, зато я могла смотреть на нее сколько хотела. Я наслаждалась каждым ее появлением передо мной.

Бог ты мой, как же она была прекрасна и грациозна!

Интересно, обратила ли она внимание на невысокую неприметную даму, сидевшую в самом плохо освещенном уголке зала? Нет, она не бросила в мою сторону ни одного взгляда. Да у нее, по правде говоря, и возможности не было прохлаждаться. Какая же она все-таки молодец, моя доченька!

Ни минуты отдыха, беготня от столика к столику, бесконечные просьбы и претензии, и все это с улыбкой. Тут пережаренное мясо, там слишком холодное блюдо, туда графин воды, сюда соль, перец, сделать музыку потише, закрыть окно… Гортензия всем улыбалась и успокаивала нетерпеливых, которым казалось, что их слишком медленно обслуживают. Сколько же внутренней силы требовалось, чтобы не только сохранять выдержку перед гостями, но и освобождать все эти столики от грязной посуды, на которых клиенты оставляли ей крошечные чаевые… Я наблюдала, как Гортензия весело переговаривалась с другими официантками, может быть, они судачили о каких-нибудь особенно неприятных клиентах. Судя по их заговорщическим взглядам, когда они потихоньку обменивались шуточками, как девчонки-подростки, они наверняка обсуждали свои «мелкие пакости», которые только что совершили на кухне, до того как направиться к столику с любезным выражением лица и подносом в руках. Я вполне допускала, например, что они могли плюнуть в тарелку, прежде чем обслужить какого-нибудь зарвавшегося хама!

Но и другое я приметила: как Гортензия старалась почаще наполнять бокалы, чтобы раскрутить гостей на очередную бутылку. О, да она большая умница, моя дочка!

Итак, сидя в своем уголке, где меня обслуживала некая Юлия, кстати, очень хорошенькая, только слишком уж накрашенная, на мой вкус, я наслаждалась ужином, не упуская ни единого жеста, ни одного движения моей Гортензии.

Я не могла ею налюбоваться, так она была прелестна – тоненькая, изящная. Мне приходилось без конца урезонивать себя, припоминая наставления Изабеллы, чтобы не поддаться непреодолимому желанию встать и открыть ей, кто я на самом деле. И кто – она.

Шел уже первый час ночи, я прекрасно продержалась весь вечер, однако теперь нужно было уходить. Но я уже знала, что завтра приду снова и сяду за столик вверенной ей части зала. Завтра я просто с ней заговорю, пока не открывая правды.

– Через какое-то время ты с ней познакомишься, – советовала Изабелла. – И помни, ни в коем случае нельзя ускорять события. Главное, чтобы она была там и ты не потеряла ее снова.