Всем, кто ступил на путь магического реализма и хочет освоить этот метод, нужно держать в уме несколько моментов.

Чудесная реальность немыслима без чуда. При этом чудо, как уже было сказано, отнюдь не противопоставляется реальности. Тут нам вновь поможет живопись. Советский искусствовед Абрам Эфрос, анализируя провинциальную фантастику Марка Шагала, в работе «Профили» 1930 года писал: «Излюбленная и главная связь между событиями в рассказах детей есть слово “вдруг”, и оно совсем не механистично и не внешне, – иначе чистейшая правдивость детской фантазии решительно отбросила бы его; наоборот, слово “вдруг” выражает самую суть и интимную природу той стихии неограниченных возможностей, которой… полон мир…». Переводим слово «вдруг» на язык искусства, и мы получим «чудо». Но не чудо в смысле необычайного и редчайшего исключения, нарушившего законы естества, а «чудо» как привычный элемент обыденности, «чудо», отвергающее самую возможность какой-либо «жизни вне чуда» и утверждающее, что «все может случиться, и все случается».

Все может случиться, и все случается – девиз, который можно взять на вооружение. Только позаботьтесь о том, чтобы чудо не затмило реальность.

Это самое чудо, как художественное выражение магического мышления, должно быть вписано в конкретный сеттинг. Место действия может существовать на самом деле, вы можете его выдумать – это не так важно. Важно, что сеттинг должен быть правдоподобным, то есть, с одной стороны, напоминать нам знакомые реалии, а с другой – чудесным образом из них выбиваться. Этой установкой характеризуется особенность сеттинга в магическом реализме – двоемирие, наличие первичной и скрытой реальности, которые не просто соседствуют, а взаимопроникают и переплетаются. Об этом свойстве магического реализма в 2001 году писал литературовед Александр Гугнин: «Эпитет “магический”, во-первых, наряду с первичной, видимой реальностью, включал в себя вторую, загадочную и необъяснимую, скрытую от наивного взгляда сторону действительности, которую писатель должен был обнаружить и “реалистически” изобразить в своем произведении, и, во-вторых, “магической” должна быть сама способность художника снова соединить воедино распавшийся и обособившийся мир предметов и человеческих отношений, вдохнуть в него смысл, создавая тем самым новую модель взаимосвязей мира и человека».

Но как именно создать новую модель взаимосвязи? Ваши главные помощники – подробные и развернутые описания. Особую роль в магическом реализме играют детали – именно они сращивают фантастику и реальность, заземляя повествование. Маркес говорил: «Я убежден, что читатель “Ста лет одиночества” не поверил бы в вознесение на небо Ремедиос Прекрасной, если бы не то, что она вознеслась на небо на белых перкалевых простынях». И в самом деле – в сцене вознесения персонажи вовсе не воспринимают происходящее магически. Напротив, их реакция высвечивает обыденность и заурядность события, да и прецедент, по большому счету, не в библейском действе, а в том, что возносится Ремедиос именно на белых перкалевых простынях. Зачастую деталь становится символом (с. 193, рецепт «Совы не то, чем кажутся: детали, символы, мотивы»), а символы выстраиваются в систему мотивов, но будьте аккуратны, если возьметесь плести такое кружево, – тут важен баланс. Если какая-то деталь перестанет быть предметной подробностью и получит добавочный смысл, а потом смыслы вступят в диалог, это может ударить по правдоподобию.

Кроме того, в магическом реализме особое внимание уделяется времени, ведь в чудесной реальности и время течет чудесным образом. Оно может обернуться вспять, неспешно тянуться и выстрелить пружиной, может зациклиться и встать на паузу. Вспомните, к примеру, как в романе «Сто лет одиночества» над Макондо несколько лет не переставая идет ливень. Искажение времени – еще одна производная магического мировосприятия, в котором сознание само решает, по каким правилам играть.