Но, если память дает нам возможность встретиться с вечностью, которую мы не в состоянии описать детерминировано, в силу неизмеримой вариативности ее проявлений, то с необходимостью следует признать бесконечность хранилища этих образов, из которого они всплывают. И, разбираясь в этом уникальном душевном явлении, следует ответить на вопрос, как они сформировались? Если бы эти образы были проявлением только нашего сознания, то их можно было описать. Но описывать что-либо можно только отстранившись от него. А образы, которые проявляются как не контролируемые всплески памяти, не дают возможности отстраниться от них. Как только ты пытаешься это сделать, они тотчас пропадают и вместо них возникает нечто ущербное, что описываемо, но не соответствует душевному образованию, владевшему тобой мгновение назад. Даже более, оно не владело тобой, а ты сам и был этим душевным образованием, не отделимым от него ни на мгновение.

Этот как музыка! Если ты погружаешься в нее, то не можешь выразить словами то, что переживаешь. А если выражаешь, то это уже не музыка, которая увлекла тебя и тянет за собой, а ее препарирование. В музыке ты тоже встречаешься с бесконечностью душевных переживаний, впрочем, как и в стихах. Но только до тех пор, пока не начинаешь разбирать их на компоненты, чтобы установить, почему именно эта мелодия или рифма ввергли тебя в глубокие переживания.

Но сейчас мы говорим о нашей памяти, потому что встречу с ней переживал каждый или почти каждый, а музыку или стихи пишет автор, черпая образы в самом себе. Это его опыт, переданный такими средствами, заставляет звучать наши душевные струны, и увидеть бесконечные душевные глубины. Поэтому образы, которые спонтанно продуцирует наша память, являются выражением бесконечности нашей души. Бесконечности не в смысле, что душа наполнена бесконечным множеством различных образов, которые может демонстрировать память, например, как это происходит во сне. Во сне образы проходят внешне, отстраненно, ты от них отстраняешься и поэтому можешь описать после пробуждения. Ты их видишь, а значит они вне тебя. Эта та же умственная деятельность, но она приняла такие необычные формы.

Спонтанные образы памяти, навязанные тебе в какой-то момент, – это совсем иное. Если их начинаешь описывать, то сразу же чувствуешь ущербность вербального механизма и недостаточную выразительность своего сознания. Эти образы принципиально не описываемые из-за неопределенности, размытости содержания. Содержание такого образа выражается эмоционально и принадлежит совсем иной плоскости человеческой души, нежели наша сознательная деятельность. Эти образы часть тебя самого, они возникли не в результате твоей сознательной деятельности, а явились плодом бессознательной душевной работы, когда твоя душа превратила осколки прежних, сильных впечатлений, переживаний, радостей, обид в целостные образы. Чтобы в один прекрасный момент показать тебе тебя же, но не частично, как это происходит, когда ты видишь свою фотографию, а как содержание твоей души, не оставшееся в небытии, а существующее, чтобы проявиться сильным переживанием.

Но если душа способна продуцировать свое содержание, которое не поддается описанию, то, следовательно, не вся деятельность человека объяснима только как сознательная. Значит человек не только homo sapience, но и человек бесконечный в своем обладании хранилищем душевных образов. Один только разум не делает человека способным воспринимать глубинные образы, не отделимые от него самого. Как только образ становится объектом сознательного разбирательства, он превращается в конечную конструкцию, т.к. с бесконечностью человеческое сознание не работает.