Там с заказами дела у него шли неважно. Жаннере разрабатывал проекты промышленных сооружений и прототипы жилых домов для массового строительства, которые, как он надеялся, найдут применение в ходе послевоенного восстановления Франции, но ни один из этих проектов не был реализован, а созданная им фирма по производству бетонных блоков обанкротилась. Немного лучше обстояло дело с живописью: молодой архитектор был еще и художником. Вместе со своим другом Амеде Озенфаном он основал художественное движение под названием «пуризм». Друзья совместно выставляли свои картины, написали манифест «После кубизма», в котором критиковали как кубизм, так и футуризм, и недолгое время издавали ежемесячный журнал L'Esprit Nouveau («Новый дух»), претендовавший на роль «международного периодического издания о проблемах эстетики». В этот период он начал подписывать свои статьи об архитектуре псевдонимом Ле Корбюзье, – отчасти, чтобы скрыть тот факт, что авторами большинства заметок в L'Esprit Nouveau были сами редакторы журнала.

Ле Корбюзье рассматривал эстетику в самом широком смысле: темами его статей, помимо архитектуры, были мебель, массовое жилищное строительство, транспорт и городское планирование. В 1922 году его пригласили принять участие в «урбанистическом» разделе Осеннего салона – ежегодной архитектурно-художественной выставки авангардистов, где представляли свои работы Модильяни, Шагал и Брак. Хотя Корбюзье, как он сам рассказывал, просили показать «симпатичный фонтан или что-нибудь в этом роде», он выставил нечто куда более грандиозное – проект целого нового города{42}. Ле Корбюзье, никогда не отличавшийся умеренностью, занял пространство стены в 90 футов планами, рисунками и большой красочной диорамой. «Мой проект повергал людей в своеобразный ступор, – вспоминал он, – это был шок, вызывавший у одних гнев, а у других восторг»{43}. Конечно, «Современный город с трехмиллионным населением» (совпадавший по размерам с Парижем) был рассчитан на то, чтобы ошеломить зрителей. На диораме был изображен деловой центр, состоящий из 24 одинаковых шестидесятиэтажных офисных зданий – и это в то время, когда в европейских городах небоскребы вообще не строились, а самым высоким сооружением Парижа была Эйфелева башня. Столь же радикальным выглядело отсутствие улиц в их традиционном понимании. Башни стояли в обширном парке, который пересекали многоуровневые дороги (нижний уровень для грузовиков, верхний – для легковых автомобилей) и эстакады скоростных автострад. В центре города располагался огромный железнодорожный вокзал, крыша которого служила аэродромом для небольших аэропланов. Жилые районы состояли исключительно из десятиэтажных домов и административного центра, а завершал композицию большой парк, вроде нью-йоркского Центрального. Город был окружен зеленым поясом и расположенными по периметру «пригородами-садами», позаимствованными у Эбенизера Говарда (в молодости Корбюзье некоторое время жил в таком пригороде Берлина). Хотя в этих «пригородах-садах» должно было проживать две трети населения Современного города, у Корбюзье, судя по всему, не хватило времени на их детальную разработку. Тем не менее, проект стал впечатляющим дебютом градостроителя-самоучки – в сущности, нищего представителя богемы, ждавшего в мансарде на седьмом этаже в Сен-Жермен-де-Пре[4]{44}.

Следующий публичный налет Ле Корбюзье на градостроительство произошел три года спустя, на Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств (1925). Это было куда более масштабное мероприятие: Международная выставка-ярмарка действовала полгода, выставочный городок состоял из двух сотен павильонов, разбросанных на пространстве в 70 акров – от Дома инвалидов до Гран Пале. Хотя многие страны привлекли к их сооружению ведущих архитекторов (австрийский павильон спроектировал Йозеф Хоффман, а бельгийский – Виктор Хорта), главной целью выставки была реклама французской культуры и промышленности. Среди французских архитекторов, принимавших в ней участие, были восходящие звезды вроде Эйлин Грей, Пьера Шаро и Робера Малле-Стивенса, а «гвоздем программы» были работы модных парижских мебельщиков и декораторов – Жака Эмиля Рульманна, Поля Пуаре, Мориса Дюфрена и других. Их стилизованные геометрические павильоны, выполненные из экзотических и дорогих материалов, породили стиль, которому выставка дала свое название – ар-деко.