А через пару дней я его увидел. Своего. В своем зеркале.

Он был абсолютной моей копией. Только я не улыбался, а он – да. Жуткое, надо сказать, зрелище. Я зажмурился, тряхнул головой, открыл глаза – он по-прежнему улыбался. Я схватил с полки флакон одеколона – первое, что под руку попало – и запустил прямиком в двойника. По стеклу поползли трещины, несколько осколков упало на пол, а двойник исчез. Совсем. Солнце светило в окно, бликовало на зеркальной мозаике, оставшейся после удара. В каждом кусочке отражалась комната. Я – нет. На душе стало холодно и мерзко. Я вышел из комнаты и включил свет в ванной. В маленьком зеркале над раковиной моего отражения тоже не было. Наверное, так и сходят с ума, решил я. К кому теперь? К психологу? Психиатру?

Стоп-стоп. Что там Лиза говорила про двойников?

Этим утром я впервые за несколько лет торопился на работу.

Войдя в офис, не снимая куртки, влетел в Лизин кабинет. На заваленном бумагами столе стояла чашка кофе, надкушенная конфета лежала рядом на какой-то квитанции. Лиза стояла у маленького овального зеркала за дверью и поправляла пружинки волос.

– Похожа на Горгону, – улыбнулась она, увидев меня.

Я встал у неё за спиной в надежде, что утренняя история мне просто привиделась.

– Твою мать! – глядя в зеркало, прошипела Лиза и оглянулась на меня, – предупреждала же!

– Значит, не привиделось… – сдавленно произнес я и осел на стул у стены.

Лиза вернулась на рабочее место, отодвинула конфету и кофе в сторону и пристально посмотрела:

– Разбил зеркало?

Я кивнул.

– Так. Осколки собрал?

– Нет… Лиза, что происходит?

– Говорила же – осколки не теряй. Ладно, домой придёшь – первым делом собери.

– Что происходит, – повторил я с нажимом.

– Ты вызвал доппельгангера. Если зеркало по кусочку не соберёшь – он тебя со временем заменит.

– Это же фэнтезятина какая-то, Лиза. Не бывает такого. Я никогда не слышал…

– Ты не слышал, потому что не интересовался. А выражение «его будто подменили» слышал? А фразу «он сам не свой»? Двойник приходит и поглощает тебя – по каплям, по минутам, по крупицам эмоций. Он стирает лучшее, что есть в тебе, оставляя самое тёмное и неприглядное.

Я совсем растерялся, в голове было пусто, да и тело словно опустело:

– Но… Но почему? Как?

Она вздохнула.

– Хочешь, напомню, когда я тебя последний раз видела счастливым? Пять лет назад – на корпоративе, мы отжигали с тобой «как бы танго» и ты оттоптал мне ноги.

– Ого. Я и забыл. Да, отлично повеселились.

– А потом…

– А потом появилась Катя… – я усмехнулся, – и мне стало не до веселья…

Катя была – супер. Суперпривлекательной, суперсексуальной, супермолодой. Суперизбалованной. Катя была папиной дочкой в периоде бунта против папы. А я стал лучшим манифестом её противостояния. А потом бунт утих, а я остался. Я лез из кожи вон, влезал в долги и кредиты, чтобы хоть немного приблизиться к Катиному идеалу мужчины и приблизить её саму к привычной дорогой жизни. Наконец я устал, плюнул на всё, и суперженщина подала на развод.

– Не до веселья, не до работы. Вообще, не до чего… – грустная улыбка Лизы вернула меня в реальность. – Вот. А они это любят. Любят тех, кому жить неинтересно. Таких проще всего подменить.

Лиза опять вздохнула, протяжно и как-то обречённо. Но потом собралась, сверкнула тёмными глазами, наклонилась через стол и взяла меня за руку:

– Вот. Поэтому надо осколки собрать – все до единого. Если зеркало склеим, от двойника избавимся – уйти он может только туда, откуда пришёл.

Вечером по дороге домой я заглядывал в каждую витрину, в каждую лужу – ничего. Мир будто бы вырезал меня, стёр ластиком в фотошопе. Вот я – иду по тротуару, ботинки шаркают по асфальту, меня обходят встречные прохожие, объезжают подростки на роликах; но для себя самого там – в отражениях – я не существую.