И вдруг из-за спины донесся женский голос:

– Олег Игнатьевич!

Пришлось обернуться: женщина. Невысокая, на вид лет сорок. Голубые миндалевидные глаза, на бледных скулах – румяна, глаза подведены коричневым карандашом. Чистенькая, можно сказать, свежая. За руку она вела смуглого мальчишку в синей вязаной шапке и драповом пальто, сшитом из шинели. Мальчишка дичился и втягивал голову в плечи, на его щеке красовался огромный кровоподтек.

– Мы знакомы? – удивился Олег.

Смутилась, потупилась… Нет, она все-таки моложе.

– Нет, но… У меня к вам дело. – Она глянула на мальчишку, тот шмыгнул носом и уставился на Олега без страха, скорее, обреченно.

В последнее время Олег старался не заводить знакомств, но эта женщина ему понравилась. Она словно вынырнула из прошлого – из того прошлого, где не было войны и скотства, возведенного в культ.

– Давно вы меня ждете?

Сказал и удивился – «вы». Так уже давно никто не говорит. Интеллигенция вымерла.

– Нет, минут двадцать.

Врет ведь! Руки вон посинели, хотя одета она довольно тепло.

– Как вас зовут?

– Вероника.

– Пройдемте, Вероника. Не на улице же дела обсуждать.

Заозиралась. Жалеет, что пришла.

– Не бойтесь… хотя вы правы. Людей надо бояться, но не меня. Идемте.

Охранник отпер железную дверь, поздоровался с гостьей уважаемого человека. Женщина поправила шапку, кивнула в ответ, мальчик промолчал.

Отсчитав привычные восемнадцать ступенек, Олег отпер дверь и жестом пригласил женщину. Замялась у входа, стянула сапоги. Мальчик тоже разулся, сунул портянки в латаные ботинки и напрягся, как зверек, ожидающий нападения.

– Не стоило разуваться, но раз уж… вот тапочки. Проходите. Нет, не туда, сюда, в кухню. И пальто снимите, у нас тепло.

На ней оказалось клетчатое платье с широким поясом. Старалась, лучшее надевала. Что ж за дело такое важное? Подумав, стянула шапку, и по плечам рассыпались белые волосы. Совершенно седые.

Мальчик босиком протопал в кухню и уселся на табурет, поджав ноги. Он напоминал нахохлившегося галчонка.

– Будете чай?

– Что вы, – прошептала женщина. – Мы на минутку… и вообще, неудобно, это ведь я с просьбой.

– Будете. – Олег сунул кипятильник в бутыль с водой, оседлал стул. – А теперь говорите.

– Вы ведь ведете секцию… учите детей. – Она сглотнула и заговорила быстрее: – Знаю, знаю, к вам сынки баронов ходят… Это дорого стоит, но я заплачу. У меня есть. Не смотрите так, правда есть!

Задумавшись, Олег почесал бровь, смерил взглядом мальчика.

– Он… видите какой. Его убьют за цвет кожи!.. – проговорила Вероника.

– Ну, знаете. Цвет кожи я менять не умею. Вы бы лучше с его отцом поговорили.

– Да какой отец в наше-то время…

– Восточные мужчины не бросают своих детей. Женщин наших используют, да…

– Но его мать вряд ли помнит, от кого он!

– Хм, а вы, простите… кто?

– Я его бабка! Мать… ой, говорить тошно.

– Ясно, извините. А мальчик-то в курсе?

– Он знает, и все равно – мама.

Забулькала вода в бутыли, Олег заварил лучший чай, придвинул чашку к мальчишке, выставил тарелку со сладкой лепешкой, нарезанной тонкими кусками.

– Спасибо, – сказал мальчик.

– Как тебя зовут, молодой человек?

– Леон, – вскинул голову, выдержал взгляд.

Странный мальчик. Черты лица европейские, но кожа смуглая, и волосы – цвета воронова крыла. Маленький взрослый. Ребенок без детства, с пеленок вынужденный драться за кусок хлеба, за право оставаться собой. У него и друзей, наверное, нет.

– Леон, а что ты умеешь делать хорошо?

– Читать, – мальчик шумно отхлебнул из чашки, обжегся, поморщился, – рыбу ловить на крючок и так… ну, накалывать. Крыс бить.

Олег вздохнул.

– Он совершенно здоров, – проговорила Вероника. – Просто на удивление здоров. Вы поймите… я женщина и не научу его выживать, потому что сама не умею.