Официантка расставила перед ними напитки и Дина, беря в руки бокал, улыбнулась Дану:
– Обожаю тебя!
– Серьёзно? – он щурясь смотрел вдаль, скрывая улыбку. – За что же?
– Есть причины, – рассмеялась Дина.
Она радовалась его заботе. Всегда такой мимолётной, что её можно не замечать, но без неё становилось невозможно, как только источник исчезал.
Несколько раз за этот год Дан уезжал по работе в командировки. Один раз его небыло неделю, а второй целых десять дней. Дина только тогда и поняла, как глубоко привязана к Дану и какой заботой он окружил её.
Дина рано стала самостоятельной. Развод родителей, потом болезнь бабушки, за которой она должна была ухаживать, все это сделало из неё сурового маленького человека, выбирающего между надо и хочу, почти всегда то, что надо.
И так, ко встрече с Даном, она почти разучилась хотеть и потеряла вкус к жизни. А он вернул. Через маленькие удовольствия вроде заварных пирожных в кафе "Бон-Бон" по вторникам. Или поездок к морю с термосом и бутербродами. Или внезапными билетами в театр после трудной недели на работе.
Дан накрывал её ноги пледом, когда они смотрели кино сидя на продавленном бабушкином диване, он всегда знал, когда нужно включить в машине печку, а когда кондиционер. Как не разбудить её утром своим будильником, если ему нужно встать пораньше и ещё – как целовать её на ночь, что бы она засыпала счастливая.
Вот об этом думала Дина, когда жевала салат, и посматривала на заманчивую стопку неряшливой бумаги торчащей из сумки.
– Ты не будешь носить моё кольцо? – спросил Дан, отодвигая пустую тарелку, и вытирая салфеткой губы.
– Мне неудобно, – смутилась Дина. Она в самом деле вчера сняла «помолвочное» кольцо в ванной, что бы вымыть руки и потом убрала в белую бархатную коробочку, которая сейчас так и стоит на тумбочке у кровати.
– Давит? Я отнесу ювелиру.
– Мне просто неудобно, – ответила Дина, чувствуя себя настоящей преступницей. Понятно же, что Дан выбирал кольцо очень тщательно, что стоит оно наверняка дорого. – Ты же знаешь, я не ношу украшения.
Оправдание вышло совсем уж кривым и Дина смутилась ещё больше.
– Я боюсь его потерять! Правда!
Он вздохнул и сощурил светлые глаза, глядя в сторону моря:
– Я должен был, конечно, это предвидеть. Заниматься свадьбой ты тоже не будешь?
Дина нахмурилась, но сказала то, что думала:
– Я знаю, что это принесёт больше удовольствие твоей маме, а я ничего в этом не понимаю! Пусть сюрприз будет.
– Надо познакомить родителей. Так принято, – заметил Дан, все ещё рассматривая набережную, по которой непрерывным потоком прогуливались люди.
– Я займусь этим, обязательно, – пообещала Дина.
– Надо, Дин, побыстрее. Потому что моя мама знаешь, очень консервативный человек. И хочет, что бы все было по правилам. Ты когда скажешь своим родителям?
– Скажу, – пообещала Дина и сдвинув в сторону тарелку, положила перед собой рукопись.
– У тебя от стопки этих грязных бумажек глаза горят. Не то, что от моего кольца, – укоризненно заметил Дан.
Но Дина не слышала. Она аккуратно подняла картонную обложку и увидела желтоватый лист с потрепанными краями. Он был измят, как будто его сначала выбросили, а потом все же решили использовать для письма. Аккуратными буквами, словно пишущий старался имитировать шрифт печатной машинки, бумагу плотно заполняли строчки. Горло у Дины сдавило, потому что почерк этот она знала, но понять, как страницы, исписанные когда-то дорогим для неё человеком, оказались сейчас в её руках – не могла.
– Дина! – Богдан громче назвал её по имени и она перевела на него глаза. – Что ты будешь с этим делать?