О том, что дело происходит действительно не у Проньки за столом и за каждый случайный пук надо расплачиваться не хиханьками, а своей собственной жизнью, свидетельствует сцена окружения главных героев романа воинством Pasternak’а, пугающим не столько описанием своего внешнего вида, сколько совпадением его примет с реалиями того мира, что окружает сегодня и нас с вами:

«…По склону спускалась очередная колонна – десять рядов по пять человек. Всех отличала одинаковая бесноватость лиц.

– Пятидесятники, – сказал Цыбашев. – Видишь, рядом с адвентистами заняли место.

Адвентисты стояли небольшими группами по семь человек.

– А вон те, которые закрытыми ртами воют?

– Лжехристовы трезвенники. Чуриковцы и колосковцы.

Они сейчас жуткую муку адова похмелья испытывают. Они умереть пришли.

– А это физкультурники? Со свастиками на шеях…

– Иеговисты. У них не свастики, а распятия такой формы…

На дальнем фланге он увидел многочисленную группу в черных сутанах, возглавляемую жуткого вида слепцом, в котором Льнов узнал подстреленного им у рериховского фонда сатаниста. Отсутствие глаз не мешало ему командовать своим отрядом и найти место на склоне.

Котловина собрала не меньше нескольких тысяч. А сколько их еще стояло там, на вершине? Они принадлежали к разным сектам, подчас враждебным друг другу. Pasternak объединил всех. Отряды не смешивались и действовали слаженно, руководимые волей крылатого демона. Может, они не видели даже своих товарищей, управляемые каждый своей индивидуальной нитью, тянущейся от сердцу к Pastoru.»

А вот и он сам – демонический Pastor Nak, восседающий далеко на заводской трубе так, что Льнову сперва показалось, будто он сидит на перекладине электрического столба недалеко от укрывающего их от осады здания. Поняв его истинное местонахождение, он содрогнулся, подумав о гигантских размерах демона:

«…На перекладине неподвижно сидит огромное существо. Оно распахивает рваной формы крылья. Перепончатая их изнанка лунно-белесого цвета и покрыта надписями. Конской формы гигантский череп еще носит искаженные человеческие черты мертвого поэта. Глаза его горят бледным гнилостным свечением. Черная слизь струится с крыльев, но не капает на землю, оставаясь внутри сущности, словно это не демоническая плоть сочится, а ветер колеблет мазутный шелк мантии на птичьих плечах трупа. Льнов пытается прочесть надписи на крыльях, но слышит голос священника: «Не читай дактиль на этих птерах!» У Льнова кружится голова, меркнут глаза, и он чувствует, словно незримая сила пытается одолеть его волю. Серые тени показываются на вершине котловины. Демон в трупе поэта расселся на столбе-распятии. Трепещущие крылья, как полковые штандарты, собирают под собой новые отряды…»

Итог сражения оказывается предсказуем и трагичен: Льнов, Цыбашев и их боевые товарищи отступают все дальше и дальше в подвалы здания и, в конце концов, погибают. Однако, трагедия романа состоит вовсе не в том, силы четверки сопротивляющихся несопоставимы по своей численности с осаждающими их полками нечисти или что у них заканчиваются боеприпасы. Главная причина поражения героев романа заключается в том, что борьба с инфернальными сущностями ведется ими исключительно при помощи тех же самых средств, что и в романах Стивена Кинга – то есть использованием топоров, пуль и взрывчатки, тогда как, казалось бы, уже на примере его романов должно всем быть ясно, что обычное материальное оружие способно поражать только те существа, которые являются порождением нашего собственного материальные мира, а против сущностей, порожденных миром не материальным, а инфернальным, должно быть и оружие не материальное. Против бесов сколько топорами ни размахивай, толку никакого: