– Знаю, – мягко сказала Сара. – Все это мне известно, Джон. Последние три картины…

Он живо повернулся к ней:

– Как, неужели…

Она покачала головой:

– Нет, Джон. Они никому не нужны. Мода не та, реализм – это старо. Сейчас в чести импрессионизм. Мазня…

– Мы слишком богаты, – сказал Вебстер. – У нас слишком много всего. Мы получили все – все и ничего. Когда человечество перебралось на Юпитер, Землю унаследовали те немногие, которые на ней остались, и оказалось, что наследство для них чересчур велико. Они не могли с ним справиться, не могли осилить. Думали, что обладают им, а вышло наоборот. Над ними возобладало, их подчинило себе, их подавило все то, что им предшествовало.

Она протянула руку, коснулась его руки:

– Бедный Джон.

– От этого не отвертишься, – продолжал он. – Настанет день, когда кому-то из нас придется взглянуть правде в глаза, придется начинать с начала, с первой буквы.

– Я…

– Да, что ты хотела сказать?

– Я ведь пришла проститься.

– Проститься?

– Я выбрала Сон.

Он быстро, испуганно вскочил на ноги.

– Что ты, Сара!

Она рассмеялась, но смех был насильственный.

– Присоединяйся, Джон. Несколько сот лет… Может быть, когда проснемся, все будет иначе.

– Только потому, что никто не берет твои картины. Только потому…

– Именно потому, о чем ты сам сейчас говорил. Иллюзии, Джо. Я знала, чувствовала, просто не умела до конца осмыслить.

– Но ведь Сон – тоже иллюзия.

– Конечно. Но ты-то об этом не будешь знать. Ты будешь воспринимать его как реальность. Никаких тормозов и никаких страхов, кроме тех, которые запрограммированы. Все очень натурально, Джо, натуральнее, чем в жизни. Я ходила в Храм, мне там все объяснили.

– А потом, когда проснешься?

– Проснешься вполне приспособленным к той жизни, к тем порядкам, которые будут тогда царить. Словно ты родился в той эре. А ведь она может оказаться лучше. Как знать? Вдруг окажется лучше.

– Не окажется, – сурово возразил Джон. – Пока или если никто не примет мер. А народ, который ищет спасения в Сне, уже ни на что не отважится.

Она вся сжалась, и ему вдруг стало совестно:

– Прости меня, Сара. Я ведь не о тебе… Вообще ни о ком в частности. А обо всех нас, вместе взятых.

Хрипло шептались пальмы, шурша жесткими листьями. Блестели на солнце лужицы, оставленные схлынувшей волной.

– Я не стану тебя переубеждать, – добавил Вебстер. – Ты все продумала и знаешь, чего тебе хочется.

«Люди не всегда были такими, – подумал он. – В прошлом, тысячу лет назад, человек стал бы спорить, доказывать. Но джуэйнизм положил конец мелочным раздорам. Джуэйнизм многому положил конец».

– Мне все кажется, – мягко заговорила Сара, – если бы мы не разошлись…

Он сделал нетерпеливый жест:

– Вот тебе еще один пример того, что нами потеряно, что упущено человечеством. Да, многого мы лишились, если вдуматься… Нет у нас ни семейных уз, ни деловой жизни, нет осмысленного труда, нет будущего.

Он повернулся и посмотрел на нее в упор:

– Сара, если ты хочешь вернуться…

Она покачала головой:

– Ничего не получится, Джон. Слишком много лет прошло.

Он кивнул. Что верно, то верно.

Она встала и протянула ему руку:

– Если ты когда-нибудь предпочтешь Сон, найди мой шифр. Я скажу, чтобы оставили место рядом со мной.

– Не думаю, чтобы я захотел, – ответил он.

– Нет так нет. Всего доброго, Джон.

– Постой, Сара. Ты ничего не сказала о нашем сыне. Прежде мы с ним часто встречались, но…

Она звонко рассмеялась:

– Том почти уже взрослый, Джон. И только представь себе, он…

– Я его давно не видел, – снова начал Вебстер.

– Ничего удивительного. Он почти не бывает в городе. Видно, в тебя пошел. Хочет стать каким-то первооткрывателем, что ли, не знаю, как это называется. Это его хобби.