Мотыгу я еще днем принесла на картофельное поле и спрятала в борозде. По моим расчетам, я должна была управиться с окучиванием часа за четыре. Принялась за работу под кваканье лягушек – в пойме Буга давал концерт сводный лягушачий хор. Старалась действовать мотыгой равномерно, не спешить, а то быстро выдохнусь. Ибо шейпинг и бассейн – не та тренировка, после которой нетрудно четыре часа вкалывать в поле. Нет у меня той закалки и терпения, которой обладают тяговитые добратинские бабули, нет их сноровки. В девяносто лет баба Мокрина копала картошку проворней, чем я в сорок. Размышляя об этом, я прошла туда-обратно несколько борозд и остановилась передохнуть. И тут слева от меня, на тропе, идущей вдоль кромки поля, послышалось мелодичное звяканье – кто-то ехал на велосипеде, и звонок на выбоинах тропы позванивал. Я инстинктивно спряталась за кустом смородины (паречки, как у нас говорят; на прибужских огородах ее полно). Попадаться кому бы то ни было на глаза не входило в мои планы. Тем более, что на велосипеде ехала в светлом лунном сумраке тетка Калёниха. Интересно, куда это она посреди ночи? Ехала Калёни-ха медленно, видимо, боялась свалиться с велосипеда на колдобине, что-то невнятно бормотала себе под нос. Наконец звоночек затих вдали. Хорошо, что я спряталась, и Калёниха меня так и не заметила, а то назавтра вся округа знала бы, что Мокринина Алка ходит по ночам в поле, на картофельные посадки, и там чарует, ворожит. И Калёниха поклялась бы, что видела у меня хвост размером с веретено. Я ее хорошо знаю.

Не успела я перевести дух и взяться за мотыгу, как на дороге с противоположной стороны поля, справа от меня, появилась другая фигура, которая двигалась в направлении дач. Знаменитый поэт Михась Ярош шагал быстро, целеустремленно, но то и дело оглядывался, словно чего-то опасался. В лунном свете его лицо было мертвенно бледным. Слава богу, и он меня не заметил.

Да-а-а, интересно! Ты смотри, какое оживление наблюдается ночью в околицах Добратич! Никогда бы не подумала. Чудеса, да и только. Куда это понесло Калёниху среди ночи? Не на любовное же свидание! Пора любви для нее, пожалуй, миновала. Нет, вполне вероятно, что она еще может выйти замуж (и это будет в четвертый раз), но ради того, чтобы строить любовные куры, вряд ли оседлает велосипед в полночь! Так куда же ее понесло? А Михась? Неужто завел роман с какой-нибудь молоденькой дачницей, ведь направился он явно к дачам!.. Любопытство мучило меня сильнее, чем комары, ибо средство от любопытства пока еще не продают в парфюмерном отделе универмага, а любопытство, даже когда тебе пятьдесят, остается ненасытным.

Несколько часов я вкалывала, не разгибая спины. Лягушачий концерт на Буге окончился, ночную тишину время от времени нарушал лишь одинокий непонятный звук: где-то что-то гудело, нудно, подолгу, гудение с подвыванием вдруг обрывалось, затем начиналось снова. Этот звук мне знаком с детства: так порой и тогда что-то гудело на границе, и мы, дети, связывали этот звук с таинственной сигнализацией.

Луна помаленьку сошла с зенита, а я управилась со своей работой. Осталось окучить несколько коротеньких поперечных бороздок. Но пришлось прерваться: издалека я услышала звоночек велосипеда Калёнихи, которая ехала обратно, – надо было быстренько спрятаться за тем же кустом. Я сразу увидела, что Калёниха возвращается с каким-то багажом, с каким-то узлом на багажнике велосипеда. Не успела удивиться, как сердце у меня дрогнуло от испуга и замерло, – за тропой, совсем близко, в ольшанике за линией границы, за колючей проволокой на нейтральной полосе, кто-то стоял. Высокая, выше нормального человеческого роста фигура в странном белом балахоне с черным пятном вместо лица. И этот кто-то (или что-то) смотрел на меня. Калёниха, ничего не замечая, проехала мимо. Белый призрак исчез, растаял в тумане, что наползал с Буга. А я не могла сдвинуться с места. Окаменела, чувствуя, как страх леденит кровь, сжимает, разрывает мои внутренности. Пятидесятилетняя тетка, а испугалась, как ребенок. Кого или что я минуту назад увидела? Смерть? Да, смерть!.. Другого ответа не было. Именно так выглядит смерть по добратинским поверьям, такой мы представляли ее в детстве: гигантская женщина в белом балахоне, с неумолимым грозным лицом, черным, как бездна вечности. Правда, она должна быть с косой в руках, но, может, я не разглядела, что она с косой, все-таки ночь…