Позже, когда все приготовления были окончены, Беа Гатри вернулась домой, чтобы переодеться. Настроение у нее было подавленное, она страшилась предстоящих нескольких часов. Но тут позвонила почетная гостья, синьора Дини, и поделилась свежей идеей.

– Мне кажется, я придумала, что можно сделать, – сказала она, – если, конечно, вы это одобрите. Я сегодня приду на бал. После того как соберутся все гости и им будет объявлено о пожаре, я обращусь ко всем итальянцам и скажу, что мы благодарны фонду «Спасти Венецию» за то, что все деньги, вырученные от этого благотворительного бала, будут направлены на восстановление «Ла Фениче».

Да, это, несомненно, придало бы вечеру позитивное направление. Опросить директоров фонда можно будет быстро, и они, несомненно, согласятся. Настроение миссис Гатри заметно улучшилось; она поднялась наверх и достала костюм арлекина, приготовленный для бала.

Синьора Сегузо едва не расплакалась от радости, когда домой вернулись ее сын Джино и внук Антонио. В тот момент, когда отключилось электричество, мерцающий свет пожара проник в дом, пляшущие отсветы пламени отражались от стен и мебели, создавая впечатление, будто и сам дом охвачен огнем. В квартире Сегузо непрерывно звонил телефон, друзья спешили узнать, все ли у них в порядке. Некоторые даже пришли к ним с огнетушителями. Внизу, у входа, Джино и Антонио разговаривали с пожарными, пытавшимися уговорить всю семью Сегузо эвакуироваться, как их соседи. Офицеры говорили тихо и почтительно; они знали, что старик, стоявший у окна второго этажа, – великий Архимед Сегузо.

И этот Архимед Сегузо не желал покидать свой дом.

Никто из членов семьи не считал возможным уйти, пока отец отказывался это сделать. Джино и Антонио принялись отодвигать мебель от окон, снимать шторы, скатывать половики и переносить в дом цветочные ящики. Антонио поднялся на террасу, сорвал с шеста тент и полил водой черепичную крышу, которая нагрелась настолько, что вылитая на нее вода мгновенно превратилась в горячий пар. Синьора Сегузо и ее невестка между тем укладывали в чемоданы вещи на случай немедленного бегства, если Архимед изменит свое решение. Джино, заметив в холле чемодан жены, приподнял крышку, чтобы посмотреть, какие ценности она в него уложила. Чемодан был заполнен семейными фотографиями в рамках.

– Все остальное мы сможем восстановить, – сказала жена, – но не память.

Джино поцеловал ее.

Наверх поднялся капитан пожарных и почти извиняющимся тоном сказал, что его люди сейчас протянут шланг через гостиную к окну, выходящему на «Ла Фениче», на случай, если огонь вырвется из-за стены заднего фасада. Для начала пожарные освободили место, по которому предполагалось проложить шланг. С осторожностью, граничившей с благоговением, они переставляли стеклянные творения Архимеда Сегузо – абстрактные, модернистские произведения, созданные им в двадцатые и тридцатые годы, когда большинство венецианских стеклодувов придерживались цветочных композиций, популярных с восемнадцатого века. Когда пожарные проложили шланг, он оказался как будто под охраной почетного караула стеклянных предметов, созданных гением Сегузо, – чаш и ваз, опутанных тонкими, напоминавшими кружева, нитями цветного стекла, или витыми цветными лентами, или крошечными пузырьками, выстроенными рядами и спиралями. Были там и замечательные массивные скульптуры людей и животных, выполненные из цельных слитков расплавленного стекла; создание этих шедевров было подвигом, удивительным искусством, тайны которого знал один только Архимед Сегузо.

Джино в сопровождении капитана вошел в спальню отца. Капитан, не решаясь прямо обратиться к старику, заговорил с Джино: