. Мэнни чувствует, как ее пульс быстро стучит под его ладонью. Он уверен – такое обращение травмирует ее психику; ведь по сути своей это ограбление, хотя ее и не грабят. Она больше никогда не сможет спать спокойно в Нью-Йорке, никогда не пойдет на работу, не оглянувшись через плечо. Он влез к ней в голову и радостно машет из маленькой коробочки, где она хранит свои предубеждения об Определенных Типах Людей. Пусть эти предубеждения повлияли на ее отношение к нему еще до того, как он что-либо сделал, и пусть Мэнни никак не мог их опровергнуть, ему все же тошно от того, что он только что подтвердил сложившиеся у нее стереотипы.

Звук сирен стихает. Либо полиция проехала мимо, направляясь в другое место, либо они припарковались и идут сюда пешком. Пора уходить. Мэнни отпускает горло Марты, отступает назад, тщательно вытирает ее телефон о брючину и, придерживая его только за неровные края декоративного чехла, возвращает ей. Она хватает телефон и смотрит на Мэнни, онемев от шока.

– Всего хорошего, Марта, – искренне говорит он. Впрочем, ему приходится прибавить кое-что еще, чтобы она больше не представляла для них опасность. А для этого она должна считать его еще более опасным. Поэтому он говорит: – Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

Затем он отходит к одной из тропинок, которая ведет прочь от места, откуда доносился вой сирен. Бел потрясенно смотрит на него, но через миг идет следом. Чернокожая женщина вздыхает, но тоже присоединяется к ним, и Мэнни поворачивается, чтобы вместе с ними подняться на холм.

Марта остается на том же месте; она не издает ни звука и не оборачивается, чтобы посмотреть им вслед.

Они проходят парк почти до конца – полицейских пока не видать, – и наконец чернокожая женщина произносит:

– Я так понимаю, ты – Манхэттен.

Он моргает, выходя из задумчивости, и поворачивается к ней. Она уже успела вытащить из сумки злаковый батончик и поедает его.

– Да. Как ты догадалась?

– Шутишь? Умный, обаятельный, хорошо одетый и готовый хладнокровно душить других в переулках? – Она усмехается, а Мэнни пытается не показывать, насколько ему обидно слышать о себе такое. – Да на Уолл-стрит и в мэрии таких парней пруд пруди. Хотя я думала, что ты будешь злее. Не остановишься на одних лишь угрозах.

«Я не всегда останавливался», – уныло думает Мэнни.

Бел издает какой-то звук, не то сглатывая, не то прокашливаясь.

– Так ты все-таки вспомнил, кто ты такой?

Когда Мэнни переводит взгляд на соседа, тот улыбается. Улыбка печальная и не касается его глаз.

– Я хочу сказать, ты снова стал похож на парня, с которым я разговаривал раньше. Резковатого такого.

Мэнни взвешивает в уме несколько ответов, затем говорит:

– Нет, не вспомнил.

– Не очень-то ты в этом уверен, приятель.

Он не уверен, но и говорить об этом не хочет. Чтобы отвлечься, Мэнни смотрит на чернокожую женщину и пытается угадать:

– Куинс? – Она смотрит на него с таким отвращением, что он тут же исправляется: – Бруклин.

Она смягчается.

– Да. Зовут меня, кстати, так же. Бруклин Томасон. Адвокат, хотя и больше не практикующий. Ушла в политику.

Ее на самом деле зовут Бруклин. И она помнит, кто она такая. Получается, что бы с ними ни произошло и что бы ни превратило их в то, чем они стали, Мэнни не должен был потерять память.

– Как ты узнала, – не сдержавшись, спрашивает он, – где меня искать? Как узнала, что нужно включить музыку? Почему я всего этого не знаю?

Она смотрит на него холодно, хотя от ходьбы вверх по склону у нее на лбу проступил пот. Мэнни вдруг понимает, что они заложили крюк по парку. Он с трудом ориентируется среди деревьев, но подозревает, что они движутся на юг и должны выйти из парка где-то неподалеку от… Дикман-стрит? Он помнит, что видел это место на карте в своем телефоне.