– А что случилось с его семьей? – спросила Вероника, вспомнив три дорогих памятника в одной оградке на Новоминском кладбище. И тут же пожалела о своем вопросе потому, что хозяева резко переменились в лице. Тетя Света бесцельно переставляла на столе приборы, а дядя Коля снял очки и старательно полировал мягкой салфеткой их безупречно чистые стекла. Потом ответил:

– Алеша с нашим Митей вместе служили. Вместе и на то задание пошли…

– Извините, – Вероника почувствовала, что краснеет. Она знала, что воспоминания о младшем сыне, не вернувшемся в начале нулевых из Чечни – до сих пор больная тема в семье Григорьевых.

– А за Алешей и отец ушел, – сказала тетя Света, – начал выпивать; однажды побежал в магазин поутру за пивом; осень была, туман, а тут грузовик… Водителя так и не нашли. А мать в уме повредилась, все на околицу ходила, Алешу искала, ей казалось, что он еще мальчик, ушел гулять и заблудился. Да однажды так и не вернулась домой. Вите тогда 14 лет было. Его взяла тетка, да у нее своих было семеро по лавкам. Он школу окончил и в Ленинград поехал, поступать в вуз.

Тетя света иногда по привычке называла Петербург Ленинградом.

– Говорят, что на платформе у него спросили: что, Витя, едешь большой город покорять? А он только усмехнулся – эдак одними губами, как и сейчас иногда и ответил: "Да нет, я не такой дурачок, чтобы думать, будто один человек может с нуля покорить такую громадину. Уж лучше я начну с Краснопехотского. Вот только обзаведусь багажом знаний!"

– Тогда над ним только посмеялись, – подхватил дядя Коля, – думали, блажит парнишка, вот его еще жизнь пообломает, большой город шишек набьет. А теперь он действительно борется за власть в городе и не удивлюсь, если победит.

Тетя Света налила Веронике чая:

– Я вот недавно встретила его возле музыкальной школы, разговорились, и я спросила, в шутку, конечно: что, Витя, хочешь все тут обновить, чтобы и следа не осталось от неприятных воспоминаний? А он смеется: да, мол, Светлана Антоновна, хочу изгнать из памяти воспоминания о том, как меня заставляли пиликать, как кузнечика, на скрипке. Я-то, говорит, о фортепиано мечтал. Тогда, сказал, я скрипку хотел под электричку кинуть, да училки суровой и ремня отцовского побоялся, ну а сейчас для меня, как говорил Пушкин, невозможного мало!

Вероника засмеялась:

– И чему его только в Питере учили? Пушкин! Тоже мне, знаток литературы!

Дядя Коля оценил ее иронию и тонко улыбнулся:

– Я думаю, Никуша, он не хуже нас знает, что это – цитата из "Бесприданницы" Островского. Мы же тебе говорили: Витя и пошутить может к месту, и рассмешить, и тупым "братком" он мог прикинуться так, для забавы. Витя с детства умеет произвести нужное впечатление на собеседников. Он в школе с пятого класса участвовал в театральном кружке, во всех спектаклях играл, за любые роли брался, кого угодно мог сыграть, на сцене буквально перевоплощался – не играл роль, а действительно становился другим человеком. Мы-то думали, что после школы Витя поступит в ЛГИТМИК, а он направился в СПбГУП. А жаль. Артист он прирожденный. Группа и на гастроли ездила, и даже из Питера приезжали на наши школьные спектакли, чтобы посмотреть на юного артиста-самородка.

– Ну, артистизм часто и в политике нужен, – Ника оглянулась на дробный стук за окном. Так и есть, дождь. Хорошо, что она прихватила плащ. – Да и в бизнесе иногда – тоже…

***

Выйдя из подъезда, Вероника приостановилась. Дождь уже набрал силу, лил стеной, и у тротуара разлилось целое озеро. Придется перепрыгивать, а получится ли у нее такой затяжной прыжок с набитой гостинцами и подарками сумкой, которую сунула ей на прощание тетя Света?