И все друзья Геста знали об этом.

У Элис скрутило живот, а в горле встал ком. Ну как она могла быть такой близорукой и недогадливой? Настолько слепой и беспечно наивной? Почему на протяжении всех этих лет ни разу ничего не заподозрила, с какой стати продолжала мириться с его колкими насмешками и с тем явным пренебрежением, которое Гест выказывал супруге на людях? У нее не было иного объяснения всему этому, кроме собственной глупости.

«Ну как, как можно быть такой дурой?» – в исступлении вопрошала себя Элис.

– А ну-ка, немедленно прекрати! – Лефтрин нежно поймал ее руку, легонько сжал и укоризненно покачал головой. – Ненавижу, когда ты вот так отдаляешься, щуришься и сжимаешь зубы. Нетрудно догадаться, о чем ты думаешь в такие минуты. Перестань казнить себя. Если Гест обманул тебя, обидел, сделал тебе больно, то с какой стати ты винишь в этом себя?

Она тяжело вздохнула в ответ:

– Лефтрин, ты же знаешь пословицу: «Обманешь меня раз – позор тебе, обманешь меня дважды – позор мне». А Гест обманывал меня сотни раз, и я не сомневаюсь, что многие из его круга наблюдали за этим и от души злорадствовали. Ну уж нет, я не вернусь в Удачный. Никогда. Не желаю смотреть в лица знакомых и гадать, кто знал о моей глупости и помалкивал.

– Хватит, – оборвал ее Лефтрин, но голос его звучал нежно. – Посмотри, уже темнеет. И я чувствую, что скоро начнется гроза. Пора возвращаться на наш берег.

Элис выглянула наружу и согласно кивнула:

– Да уж, не хотела бы я застрять на этой стороне реки после наступления темноты. – Она пристально посмотрела на капитана, ожидая, что он еще что-нибудь добавит, но Лефтрин больше не произнес ни слова. Порой Элис отчетливо понимала, что как бы близки они ни были, он оставался жителем Дождевых чащоб, а она – уроженкой Удачного. О некоторых вещах Лефтрин предпочитал не говорить. Но внезапно она решила, что все-таки следует прояснить ситуацию и, прочистив горло, сказала: – Мне кажется, что с приближением ночи голоса становятся громче.

Капитан посмотрел ей в глаза:

– Да, так оно и есть. – Он подошел к двери и выглянул наружу, как будто ожидал опасности. Эта простая предосторожность заставила ее похолодеть. Неужели Лефтрин ожидал увидеть там что-то? Или кого-то? – То же самое творится в некоторых частях Трехога и Кассарика. Я имею в виду погребенные руины, а не города на деревьях. Но мне кажется, что дело тут не только во времени суток. Я думаю, это происходит, потому что человек, оставшись один или чувствуя себя одиноким, становится более восприимчивым. В Кельсингре это чувствуется сильнее, чем где бы то ни было. В этом квартале, где жили простые люди, все не так плохо. А вот там, где дома огромные, а улицы широкие, я слышу шепот почти все время. Не слишком громкий, но постоянный. Лучше всего просто не обращать на голоса внимания. Не позволяй своему разуму зацикливаться на них.

Он обернулся на нее через плечо, и Элис почувствовала, что узнала все, что хотела знать на данный момент. Скорее всего, Лефтрин мог бы рассказать ей больше, но лучше она оставит свои вопросы до того времени, когда они согреются, сидя около уютного очага в хорошо освещенной комнате. Не стоит обсуждать подобные материи здесь, в холодном городе, наполненном сгущающимися тенями.

Она собрала свои вещи, включая и плитку, выпавшую из облицовки камина, еще раз рассмотрела рисунок и протянула ее Лефтрину. Он достал из кармана старый носовой платок и бережно завернул в него драгоценную находку.

– Не переживай, доставлю все в целости и сохранности, – пообещал он еще до того, как Элис успела его об этом попросить.